Смит был худым, как хлыст, седеющим человеком с покатыми плечами и тонкими ногами. Опаленный жарким солнцем и иссушенный горячими ветрами пустыни, он был тверд, как кремень и непреклонен, как скала. Ходили слухи, что он прокладывал себе путь с помощью пистолета, и что таким образом ему удалось уже благополучно выбраться из стольких городков и городишек, где большинство людей и за всю жизнь перебывать не успеют. Он всегда был сам по себе, и единственным человеком, на кого он соглашался работать, был Рыжий Верзила Клэнахан.
Немец был полной противополжностью всегда подтянутому Смиту, ибо он был толст, и это касалось не только его огромного живота, но и всей мощной, приземистой фигуры. Но голубые с поволокой глаза смотрегли настороженно и проницательно.
Кое-кто поговаривал, что отец Джо-Яки был ирландцем, и что это имя было дано ему матерью, жившей в горах Соноры. Он был бандитом по натуре и по жизни, которая не предоставила ему иного выбора, и поэтому теперь на левой руке у него не доставало одного пальца, а самый кончик уха оказался отстрелен. Выстрел, едва-едва не раскроивший ему череп, был сделан человеком, которому больше уже никогда не суждено было промахнуться. Его похоронили в наспех вырытой могиле где-то в Могольонз.
* * *
Из них изо всех, пожалуй, настоящим преступником можно было считать только Джо. Все остальные выросли в тех краях и в такое время, когда провести границу между праведным и преступным было довольно трудно.
Рыжий Верзила никогда не задумывался о своем положении в обществе. Он никогда не считал себя вором или преступником, и был бы крайне возмущен, так что дело наверняка дошло бы до стрельбы, если бы только кто-нибудь осмелился его так назвать. Хотя на самом деле сам он уже довольно давно балансировал на той грани, что отделяет простое легкомыслие от настоящего преступления. Как и многие другие уроженцы Запада, он метил своим тавром неклейменных коров на пастбищах, благо что в первые годы после окончания Гражданской войны хозяином стада становился тот, кто первым его обнаруживал и у кого при себе оказывалась веревка и тавро.
Этот бизнес приносил ему довольно неплохой доход, которого хватало на виски и на игру в покер, но когда неклейменного скота уже практически не осталось, то он пришел к простому выводу, что разница между клейменными м неклейменными коровами является просто делом времени. После войны весь скот был неклейменным, так что если теперь на нем выжжено чье-то тавро, то это означает лишь то, что теперешний хозяин стада сумел его немного опередить. Для Рыжего Верзилы это было не более, чем досадным недоразумением, тем более, что такое положение можно было легко исправить при помощи снятой с подпруги и расскаленной на костре железной пряжки, и в этом он был далеко не одинок.
Если же опередивший его скотовод начинал возражать и хватался за оружие, Клэнахан неизменно воспринимал как не более чем риск, связанный с опасным характером работы.
К тому же с момента кражи скота до момента получения денег за него, проходило некоторое время, уходившего по большей части на клеймение коров и поиск покупателя. И тогда-то, еще сам того не осознавая, Рыжий Верзила переступил ту призрачную черту, что проводит грань между легкомыслием и подлинным бесчестием, и примерно в то же самое время разошлись его пути с человеком, вместе с которым он трудился рука об руку целых пять долгих лет, разделяя все трудности жизни на Западе.
Когда-то он был неразлучен с тем юным погонщиком, вместе с которым они перегоняли коров в Канзас, и который тоже был ирландцем и таким же рыжим, как и он сам. А звали того храбреца Билл Глисон.
В то время, как Клэнахан встал на неправедный путь преступления, Глисон, наоборот, обратился к закону. Никто из них особенно не упорствовал на избранном для себя поприще. Просто Клэнахан не смог вовремя провести ту границу, какую обозначил для себя Глисон, который, будучи опытным следопытом, а также ловким и метким стрелком, стал шерифом в тех краях, где находился его родной город Чолья.
Пути Рыжего Верзилы были поистине неисповедимы, и простирались они столь же широко, как и петля его аркана. Ему довелось побывать во многих местах, и будучи тем, кем его сделала жизнь, он очень скоро стал непревзойденным мастером своего дела, если, конечно, это можно так называть. И именно это во многом стало причиной для последующих событий.
В городе Чолья был банк. А так как в его окрестностях находилось несколько больших ранчо, а также два прибыльных золотых рудника, то и дела у банка шли более чем хорошо. Молва утверждала, что он просто-таки ломится от золота. Само собой разумеется, что подобная ситуация не могла остаться незамеченной и обращала на себя самое пристальное внимание.
Вдоль границы, что отделяет Мексику от Аризоны, Нью-Мексико и Техаса рыскала шайка еще совсем юного, но уже крайне честолюбивого и чрезмерно кровожадного бандита, известного как Рамон Заппе. Чолья и ее банк заинтриговал его и манил к себе, а так как небывалый успех, сопутствовалвший молодому бандиту последнее время, поражал воображение, то он уверенно направился в Чолью, взяв с собой семерых своих людей.
Осадив коней перед банком и спешившись, четверо бандитов, одним из которых был и сам Заппе, вошли во внутрь. Остальные же четверо остались на улице, держа наготове винтовки и ожидая реакции со стороны жителей города, но ничего не произошло. Заппе относил это исключительно за счет своей репутации и держался с приличествующей случаю важностью.
Притихшие кассиры услужливо отдали им имевшуюся в банке наличность, бандиты оседлали конец и непринужденно собирались уже отправиться прочь. Все послелующие события никоим образом не входили в их планы. Во всяком случае на всех это произвело довольно сильное впечатление.