Долли поднялась и протянула руку Вяземскому. От нее не укрылось, как он помрачнел. Она все поняла, но ничего не сказала и проводила его до дверей комнаты.
А он вышел вконец расстроенный.
«Замашки, которые задевают и наводят тошноту, — думал он. — Собирается высший цвет. Вяземскому не место с ними. Вот так во всем. А когда головка болит, пожалуйста, Вяземский, займите. Вот она, ваша дружба, графиня Фикельмон! Вяземский нужен для развлечения. Нет, он не будет больше развлекать ваше сиятельство! Хватит».
Но ласковые записки Долли, которые посылала она ему почти ежедневно, охладили его гнев. Да и салон Фикельмонов и дружба с его хозяйкой слишком важны были для Вяземского и для его жены.
Через неделю он снова был у Долли.
У Долли опять болела голова. Она лежала в постели, набросив цветастую шаль. На приподнятых коленях альбом, в котором она на память, карандашом рисовала портрет Вяземского.
— Похож! —сказала Долли, и, отодвигая подальше альбом, прищурившись, поглядела на свое творение.
«Крайне некрасив, а самоуверенность красавца мужчины — это получилось в посадке головы, в выражении глаз».
Она отодвинула альбом еще дальше и продолжала уже вслух:
— Ухаживает за всеми женщинами с верой, что обязательно покорит.
Закрыла глаза. Полежала спокойно, пытаясь унять непроходящую боль. Потом приподнялась, еще раз полюбовалась портретом, усмехнулась:
— У него приятные манеры. Это пленяет женщин.
Встала. Подошла к секретеру. Вырвала из альбома лист с рисунком. Села. Взяла бумагу для письма и стала писать Вяземскому:
...дорогой Вяземский, как ваша нога? Екатерина чувствует себя довольно хорошо и не утомлена после вчерашнего. Я говею и оплакиваю свои грехи — это значит, что до понедельника я не принадлежу здешнему миру. Но в качестве доброго соседа вы всегда можете постучаться в мою дверь — быть может, она для вас и откроется.
Лолли
«И она ведь, действительно, всегда откроется для него, — продолжала думать Долли. — Его дружбу потерять мне было бы непереносимо больно».
И не раз еще в трудные минуты Долли звала друга:
Мама больна и лежит в постели, Екатерина нездорова, а я их сиделка. Все трое просим Вас, дорогой друг, прийти немного нас развеселить сегодня вечером к маме, но не очень поздно!
Долли Ф.
Мой дорогой Вяземский, хотя Вы гадкое чудовище без всякой доброты ко мне, я приглашаю Вас прийти к нам завтра вечером...
Привезите с собой все Ваше любезное остроумие и, в особенности, Вашу дружбу, на которую я рассчитываю и отвечаю на нее от всего сердца.
Покиньте, ради бога, Вашу Москву и приезжайте. Я приберегаю для вас наши самые интимные домашние вечеринки — у говоруньи их не было ни одной.
Вот это письмо развеселило Вяземского. Он ответил:
Почему вы уговариваете меня вернуться в Петербург ради бога? Для меня это слишком аскетическое приглашение. Нет, если бы вы мне сказали — ради меня! — призыв был бы безусловным и все препятствия были бы преодолены.
— А ведь я знаю, Дарья Федоровна, что с Александром I был у вас небольшой романчик, — как-то сказал Вяземский, прищурившись и с улыбкой посматривая на Долли, точно наконец поймал ее с поличным.
— Ну и что же, — спокойно ответила Долли. — Это было давно. Вспыхнуло. Загорелось. И погасло.
— Говорят, что «Сивилла Флорентийская» предсказала ему необычайное будущее? — не унимался Вяземский.
— Предсказала. И ходят слухи, что он ушел из мира и живет отшельником где-то в Сибири. Правда ли это — не знаю.
Долли задумчиво смотрела в огонь камина, вспоминая свои встречи с Александром, его письма, которые не хватило духа уничтожить. Они были спрятаны. Их не читал никто.
И не знала она тогда, что пройдут века и письма эти станут достоянием тех, кто захочет на них взглянуть.
13
В институте каникулы. В библиотеке скоро отпуск. Долли все чаще и чаще смущает одна мысль, которую она с пе не решается доверить матери. Но всему есть сроки. Больше ждать нельзя, и вот вечером, прогуливаясь возле дома по людному бульвару и поддерживая под руку мать, Долли начала обдуманный заранее разговор. Но все получилось не так, как хотелось: сначала подготовить мать, а потом приступить к главному. Долли внезапно начала с главного.
— Знаешь, мамочка, я хочу в отпуск поехать к Грише.