Самоубийство! Гвен ощутила прилив ненависти к тому, кого она так сильно любила. Он покинул ее по доброй воле, вероломно, подло! Из ее глаз брызнули слезы бессильной ярости.
— Раньше у меня была мать, которую я уважала, брат, о котором я заботилась, и мужчина, говоривший, что он меня любит. Теперь мать в тюрьме, Пьеррик в коме, а Лойк меня предал. Вам мало? Собираетесь повесить на меня убийство двух друзей, малыша Нико, Шанталь и этого писателя, которого я едва знала? Ну, не стесняйтесь, мне уже нечего терять.
— Риан прямо тебя обвинил, Гвен.
— Увы, он тоже не может ничего подтвердить, — с возмущением повторила она довод Ферсена.
Так или почти так могла ответить Ивонна.
Мари смотрела на сидевшую перед ней женщину и недоумевала, действительно ли Гвен так переменилась, или она сама раньше была слепа. Удивительное дело: ее воспоминания о прошлом исчезали одно за другим, как пустые половинки матрешки, у которой внутри почти ничего не остается.
Ей стало грустно, но она заставила себя уйти от этой мысли. Одно Мари знала наверняка: Гвен боится, очень боится. Возможно, обвинения в убийстве, а возможно, и того, что станет следующей жертвой.
— Чем бы ни был порожден этот страх, — сказал Люка после того, как Гвен и Филипп ушли, — для нее единственный выход — как можно скорее бежать отсюда.
— Ты не знаешь Гвен! Она не откажется от всего, что создано ею и матерью. Жизнь ее тесно связана с островом, в любом другом месте она будет полным нулем, и ей это отлично известно.
— С сегодняшнего дня за ней установят круглосуточное наблюдение.
Часом позже неподалеку от замка Ле Бианов и фаянсовой фабрики незаметно припарковались два автомобиля.
Вернувшись домой, Филипп стал приставать к жене с запоздалыми упреками:
— Знаешь, что мне пришло в голову, когда ты распространялась в полиции насчет вашей любви с Лойком? Не похоже это на тебя — трясти при людях грязное белье! Если ты пустилась в откровения, значит, решила половить рыбку в мутной воде. — Он брезгливо поморщился: — Ах, прости, выражение не слишком удачно! Уверена ли ты, что те ночи проводила с Лойком?
— Не таскайся за мной как собачонка! — взорвалась его жена. — Оставь меня в покое.
— Я слишком долго давал вам волю, Гвен. Теперь с этим покончено. Мать в тюрьме — она тебе не поддержка, и я собираюсь реализовать свои права мужа и отца.
— Посмотрите на него! — расхохоталась Гвен. — Жалкий воробей изображает Рэмбо!
Тот молча проглотил оскорбление.
— Из разговора с Ронаном я узнал, что Жюльетта ждет ребенка. Не позволю разрушить их чувства, как Ивонна разрушила наши! Если нужно, я увезу их подальше отсюда.
— Каким образом? — Она поднесла к его носу пальцы и легко потерла их друг о друга, намекая, что у супруга нет денег. — Дом, фабрика — все принадлежит мне. Напоминаю: наш брак заключен на основе раздельного владения имуществом. Здесь ты — обычный служащий!
Мягкий взгляд карих глаз Филиппа стал ледяным.
— Служащий напоминает, что через два часа состоится церемония прощания с Лойком и Никола.
Она вздрогнула.
— Неужели пойдешь?
— И не один. Мы явимся вместе и покажем всем, что снова стали единой семьей, с тех пор как вмешательство высших сил оборвало жизнь разлучника.
— Ни за что! Слышишь?!
— У тебя нет выбора, Гвен: или ты пойдешь, или я передам кассету Мари.
Вынув из кармана диктофон, он нажал кнопку воспроизведения звука. Гвен побледнела, услышав запись ее последнего разговора с Лойком, когда тот звонил из больницы. Она вырвала диктофон у него из рук в тот момент, когда Ивонна заявляла, что найдет способ заткнуть рот Мари.
Филиппа это позабавило.
— Имеется копия, в надежном месте. Видишь, как здорово, что я столько ночей провел в постели один. Ну и насмотрелся же я детективов, которых ты терпеть не можешь! Они и правда в основном — дрянь, но очень полезны!
— Чего ты хочешь? — спросила она, пораженная такой переменой в этом на вид слишком мягком человеке. — Денег?
Он грустно усмехнулся. Решительно, Гвен никогда его не понимала.
— Я уже сказал: мы должны снова стать семьей.
В полумраке гостиной рыбачьего домика Кермеров, освещенного лишь десятком свечей, мебель была придвинута к стенам, а посередине на подмостках стояли два гроба.
Длинной вереницей жители острова один за другим подходили к гробам и опускали цветы в знак прощания с покойными. Ферсен и Морино наблюдали за церемонией, укрывшись в другой комнате.
Первым разделить горе Жанны, их верной экономки, пришел Артюс. Он поклонился ей, уверил в своей поддержке и уступил место сыну, снохе и внучке. Вслед за Керсенами к гробам приблизились Гвен, Филипп и Ронан.