Мне, однако этот гаштейнский договор принес успокоение. Раздор как будто улегся. Генерал Габленц — славившийся красотой и круживший все женские головы — был назначен наместником в Голынтинии; Мантейфель — в Шлезвиг.
Но от моего излюбленного, полученного в 1640 году удостоверения, что обе страны вечно останутся «нераздельными», мне пришлось-таки совсем отказаться. Да и любезному моему Аугустенбургу, интересам которого я заставила себя сочувствовать только с великим трудом, сильно не везло. Когда этот принц однажды вздумал явиться в Шлезвиг-Гольштинию и принять радостный манифестант своих верноподданных, Мантейфель заявил ему, что если он в другой раз покажется туда без разрешения, то его немедленно арестуют. Ну, кто не увидит в этом остроумной шутки музы Клио, тот не смыслит ни бельмеса в юмористических «Fliegende BlДtter» самой истории!
XVI
Несмотря на гаштейнский трактат, дела не налаживались. Испуганная письмом тети Мари и последовавшими затем объяснениями, я опять регулярно прочитывала передовые статьи о политике и всюду разузнавала о господствующих мнениях. Таким образом, мне было не трудно следить за всеми фазами неунимавшегося спора. Что он может привести к войне, этого я не опасалась. Taкие процессуальные вопросы ведь следует решать путем разбирательства, тщательного рассмотрения прав и притязаний каждого, и на основании этого ставить справедливый приговор. Происходящие теперь собрания министров, сеймы союза, переговоры между государственными людьми и дружественными монархами, конечно, устранят недоразумения по этому, в сущности неважному, вопросу — говорила я себе и скорее с любопытством, чем с тревогой, следила за ходом дела, различные перипетии которого старательно записывались мною в красных тетрадках.
1-го октября 1865 года, на франкфуртском собрании депутатов, приняты следующая постановления: 1) Самостоятельность шлезвиг-гольштинского народа остается в прежней силе. Гаштейнский договор отвергается нацией, как правонарушение. 2) Все народные представители должны отказывать в уплате податей и отбывании повинностей государствам, которые держатся практиковавшейся до сих пор политики насилия. 15-го октября, прусский королевский синдик отвергает права принца Аугустенбурга на герцогский трон, так как покойный отец последнего отказался за себя и своих потомков от всяких притязаний этого рода за вознаграждение в полтора миллиона талеров. По венскому мирному договору, герцогства отошли к Германии, следовательно, Аугустенбургу решительно нечего теперь домогаться.
«Наглость, дерзость!» отзывается остальная Германия о речах, которые ведутся в Берлине, и «прусская задирчивость» входит в пословицу. «Надо ее остерегаться». Эти слова возводят повсюду в догмат. «Король Вильгельм корчит из себя немецкого Виктора-Эммануила». «Австрия втайне питает намерение отвоевать обратно Силезию». «Пруссия заигрывает с Францией». «Австрия заигрывает с Францией»… et patati et patata, как говорят французы… У нас по-немецки это называется «трич-трач» и, к несчастью, практикуется между кабинетами великих держав с неменьшим усердием, чем между провинциальными кумушками за чашкой кофе.