И мне отнюдь не почудилось, начальник службы безопасности услышал то же. Бедняга даже вздрогнул.
Говорю же: была между ними какая-то трогательная история, когда Антон оказал охраннику серьезную услугу, прикрыв всей мощью своих недюжинных возможностей — то ли от тюрьмы, то ли от чего похуже. Словом, в преданности главного телохранителя он был уверен и даже любил прихвастнуть ею. Грело, надо полагать, душу.
Меня, однако ж, совсем не греет. Потому не вижу причин говорить иначе.
И не смягчаю тон.
— Передали, но…
— Но — что? — Определенно интонации Антона мне удаются.
Не интонации даже — приемы общения, что были у него в ходу. Любимый — перебить человека, не позволить закончить фразу, хотя понятно: тому есть что сказать. Он знал: это здорово бьет по мозгам. Особенно если мозги к такой манере общения не приучены.
Охранник — уж точно — не приучен.
Его, обязанного и — главное! — готового в случае чего прикрыть собственным телом, Тоша привечал. Брал в парную, на корт, если не было под рукой достойного партнера. В машине снисходил до приятельского трепа.
И вдруг — щелчок по носу.
Возможно, я не права.
Однако ж меня этот сгусток мускулов, с волевым подбородком и мощными челюстями, телом своим не прикроет. Это точно.
К тому же тон взят непроизвольно, а значит — почти наверняка правильно.
— Я только хотел уточнить — готовить кортеж?
— А вы как думаете?
— Я не знаю. Потому и спрашиваю.
Кажется, нас задело.
Ничего милый, привыкай.
Кстати, решение ехать кортежем, в точности повторяя замашки покойного супруга, я приняла только что, наблюдая за смятением охранника.
— Не понимаю вопроса. Или вы предполагаете, что руководить компанией я буду отсюда?
С дачи, на которой ваш дражайший шеф запер меня с иезуитством средневекового сатрапа.
«Зачем тебе в город? Пробки, грязь, смог. Тряпки мы все равно покупаем за границей. Да и куда тебе их носить, тряпки? Гардеробную перестраиваем третий раз, все равно — тесно. И где ты, собственно, бываешь, кроме косметического салона? А там вы расхаживаете в неглиже, как я понимаю…
Выс-тав-ка? Брось. Не королевское это дело толкаться в толпе голодных недоумков, представляющих себя андеграундом. Кого из творцов желает лицезреть ваша светлость? Ей-богу, привезу сюда со всем барахлом — меньше головной боли.
Те-а-тры?..»
Et cetera…
Однако ж, разумеется, эта претензия уже никак не может быть адресована начальнику охраны. Да и не претензия теперь. Скорее — воспоминание.
Он молчит, переживая, надо думать, бурю чувств, отнюдь не дружественных.
Но не уходит.
Похоже, что-то еще.
— Я слушаю. А кофе стынет.
— Извините. Следователь прокуратуры интересуется, когда вы можете уделить ему время?
— Зачем? Мы уже встречались.
— Остались какие-то формальности.
— Формальности? Или они сомневаются в том, что произошел несчастный случай?
— Они не сомневаются.
— А вы?
— Какая разница?
— Вот как? Мне казалось, что именно вы отвечали за безопасность Антона Васильевича. А теперь отвечаете за мою. Значит, не отвечаете?
— Мне подать заявление?
— Я подумаю.
Он замирает на мгновение, но этого достаточно, чтобы понять, насколько растерян и даже смятен наш — а вернее, мой — главный охранник.
В принципе, он готов к такому повороту событий, но в глубине души рассчитывает все же на чудо.
Именно — чудо.
Вернется вдруг, живой и невредимый, любимый шеф, будто не он вовсе камнем сверзнулся с высоты птичьего полета, запутавшись в стропах собственного парашюта. Притом — дополнительно в последнем, смертельном броске — врезался в прибрежные скалы и вдрызг расшибся. После — для того, надо полагать, чтоб уж наверняка — рухнул в неуютную пучину холодного северного моря и некоторое время болтался на поверхности обезображенным трупом, но все же умудрился затонуть. С пристегнутым парашютом. Большая редкость, как утверждают специалисты.
Он сумел.
Тело извлекала из глубин целая водолазная команда. Такой кульбит.
Маниакальное Тошино стремление во всем превзойти окружающих, удивить, а лучше ошарашить — скорчило напоследок самую мерзкую свою гримасу.
Пафос в том, что на сей раз не кому-то — ему самому.
Интересно, успел он ее разглядеть?
Но я отвлеклась.
Охранник по-прежнему у двери.
Ах да, прокуратура, формальности, время встречи.
— Скажите, пусть подъезжает на следующей неделе.