- Книги тебе не помогут. Только я ... - раздался мелодичный, словно из птичьих трелей и ласковых колыбельных сотканный голос.
Глава десятая
Гилане будто за ворот холодной воды плеснули. На миг даже сердце стучать перестало. Повернулась, как только дышать смогла.
С зеркальной стены ей улыбалась девушка. Русые волосы, льдисто-зелёные глаза. Как будто с одного из подворий сошла. Чужачка. Ещё до гибели ведуньи их, бабку и внучку, так называли - чужачки. Да, пришлыми они были. Откуда и почему - запретные вопросы. Гилана не знала, а бабонька молчала. Доставала иногда из маленькой укладки, обтянутой кожей, странную одежду - рубаху длинную, затейливо расшитую, да кафтан без рукавов. Цвели на нём невиданные растения, а среди них сновали диковинные птицы.
Гилана другой раз вздрогнула: рубаха белокурой чужачки была точь-в точь такой, как та, в которой бабонька свои слёзы ночные от внучки прятала.
- Кто ты? - спросила девушка и слов своих от волнения не услышала.
- Не видишь разве? Человек, - рассмеялась чужачка. - Пленница, как и ты. Только не Города, а шлифованного камня. Уж не знаю, что хуже.
- Рубаха ... - Гилана потянулась рукой к зеркалу.
Чужачка напряглась, словно лиса перед прыжком.
Девушка дотронуться до камня не решилась, попятилась.
- Нелой меня зовут, - разочарованно вздохнула зеленоглазая. - Чего испугалась-то? Я тебе не враг. Помочь могу.
- Рубаха ... - не услышала её взволнованная Гилана. - Такая же у бабоньки была ... Откуда ты?
- Не о том спрашиваешь. Откуда ... Того мира, поди, уж нет. Хотя что там про бабкину рубаху говорила?
- Ведуньей бабонька была. Но ...
- Казнили её, - закончила Нела. - Ясно. Таких никогда не жаловали. Да что там не жаловали, смерти предавали.
- Колдуны городские?
- Да не было ещё Города, когда я во внешнем мире жила. И серых колдунов тоже. Единый был народ.
- Так ты здесь долго? А почему ты такая ... светленькая? Как и все на батрацких подворьях? Мы-то с бабонькой - видишь? - и Гилана сряхнула капюшон, освободила от жалкой перевязки чёрную косу. - Все нас сторонились из-за этого. Тёмных глаз боялись. Но за помощью шли.
- Долго? Да я здесь вечно, - Нела снова рассмеялась, но так невесело, что Гиланино любопытство пропало, как лужица дождевая под солнечными лучами. - Трёх Верховных видела, а до них - разных безумцев. Хотя каждый из Верховных тоже сумасшедший. Вот Дилад только был разумней. И добрее. Но исчез. А после него явился этот ...
- Ты с ними говорила?
- Вот недогадливая-то. Я вроде есть, но в то же время меня нет. Первый Верховный не нуждался в ком-либо. Любая чужая мысль для него что путник в болотной топи - без следа пропадала. Как с таким поговоришь? Вот и молчала весь его век, покуда он сам себя не упокоил. Дилад рассуждать любил. Спорили по вечерам, а ему казалось - с выдуманной Сутью мира беседует. Так и не захотел увидеть лица того, кто ему отвечает. А нынешний ... Вот он-то и вызвал меня из каменных застенков. Но за другим.
- А я? Тоже тебя вызвала?
- Можно и так сказать. Поверь, я помочь могу. Но и ты меня без поддержки не оставь.
- Путается всё в голове. Да и времени нет. Догадываешься, зачем я здесь?
- Я знаю всё с того мига, как Верховный принёс испорченную тобой книгу. Бедный Найдёныш. Страшную смерть принял за оставленные знания. Но хоть не напрасно. Я вот зазря в камне томлюсь. Послушай, ты ведь можешь, как хозяйка твоя, в чужие мысли и память проникнуть - у Найдёныша прочитала. И менять их можешь. Подойди ко мне. Боишься ... Ну хорошо, попробуй хоть издали.
Гилана противиться не стала.
Глаза девушки расширились, и покои Верховного словно таять стали. Лёгкие сизые язычки дыма потянулись к зеркалу, обволокли его.
- Как можешь говорить такое, Нела? - щуплый черноволосый паренёк от возмущения даже отошёл от подруги на шаг. - Нельзя первородный камень трогать. Предками, с небес его встретившими, завещано. А ты расколоть хочешь.
- Да пойми, Ирик, будет ещё хуже - скроют от людей святыню. Оберегать будут. А животворную силу как милостыню выдавать. И не всем, а кому пожелают охраняющие. Вспомни: пришёл староста за дождём - его даже слушать не стали. Почему? Хлеба им выдали, как детворе, не пахали ведь и не сеяли. Обиделись. Отомстили. Не выжить скоту после такого сухого лета. Теперь сами голодать будем. Но к камню лучшее зерно унесли.
- Так там же день и ночь народ толпился - кто по делу, а кто от безделья. Исчезать сила стала. Страшно подумать, что случится, если не охранять ...