Владимир: – Конфетами? (смеется).
Ирина: – И конфетами тоже.
Владимир: – Поеду я, Ира. Вот докурю и поеду. До Черного Плёса больше часа добираться. А вечером к маме надо заехать. Надо выдвигаться, чтобы успеть.
Ирина: – Ночевать ты все-таки не приедешь? Тебя не ждать?
Владимир: – Не жди. Поеду налегке. Ничего мне не надо. Пусть все вещи у тебя так и лежат. Ты же не против? (тушит сигарету в пепельнице)
Ирина: – Нет.
Владимир: – Тогда, до завтра?
Ирина: – До завтра.
Ирина ждет, что Владимир обнимет ее, но он уходит, погруженный в себя.
Действие второе
Картина первая
Дом бабушки Владимира. Владимир подходит к дому. На лавочке у окна сидит старик с палочкой в руках.
Владимир: – Добрый день!
Старик: – Здравствуйте, Владимир! Вы меня не помните?
Владимир: – Нет, не припоминаю. Вы наш родственник?
Старик: – Я двоюродный брат вашего покойного дедушки. Позвольте представиться (привстает со скамейки) – Георгий Владимирович. А я вас отлично помню.
Владимир: – Очень приятно…Отлично выглядите. И давно вы здесь? Неужели один тут живете?
Старик: – Нет, что вы. Ваш папа любезно предложил мне перебраться сюда из города на лето. А за мной тут ухаживает сиделка. Настя. Она в город сегодня уехала до вечера.
Владимир: – Понимаю. А дом, я смотрю, не ремонтировали…
Старик: – Некому и некогда. Папа ваш тут бывает, но крайне редко. И мне кажется, ему не хочется придавать дому какой-то современный вид.
Владимир: – Зачем современный. Покрасить, внутри поменять обои, пол перестелить.
Старик: – Может быть, и этого было бы достаточно. Вот вы бы и взялись, Владимир (улыбается).
Владимир: – Когда-нибудь, Бог даст, возьмусь.
Старик: – Давно не были здесь?
Владимир: – Давно. Несколько лет. Хочу на могилку к Ольге Михайловне сходить. Попросить прощения за столь долгое отсутствие. Она, конечно, этого не увидит. Не узнает…
Старик: – Придет время и узнает.
Владимир: – Очень может быть.
Старик: – Я слышал, что вы на войне были? Вы присаживайте рядом. Присаживайтесь.
Владимир: – В некотором смысле… (садиться на крыльцо). Я военный журналист. Точнее – был им.
Старик: – Все равно. Видели людские страдания. Знаете жизнь солдата. Сейчас все, наверное, не так, как было 60 лет назад. Но все-таки…Я был совершенно не готов к службе на фронте. Из интеллигентной семьи, изнеженное создание (смеется). Как я выжил – одному Богу известно….А отчего были? Сейчас вы уже не журналист?
Владимир: – Сейчас я гражданский человек (улыбается).
Старик: – Знаете, Владимир, мне одна сцена врезалась в память. Я тогда еще не был мобилизован. Лет не хватало. Морскую пехоту грузили на катера. Прямо перед окнами моего дома. Напротив набережной. Солдаты были в полной амуниции: с оружием, с противогазами, с вещмешками за спиной. И почему-то грузились они на прогулочный катер. На обычный прогулочный катер, на котором в праздники и выходные катался народ. И даже иногда играл небольшой оркестр. Они стояли спокойно, ждали своей очереди, почти не переговаривались. И вдруг к одному из бойцов с громким плачем подбежала женщина. Ее уговаривали, успокаивали, но безуспешно. Солдат силой отрывал ее от себя, а она все продолжала цепляться за вещмешок, за винтовку, за противогазную сумку. В конце концов, она бессильно опустилась на колени, на холодную мостовую. Катера уплыли, а женщина еще долго тоскливо выла. Именно выла, как убитая горем волчица. Преклонив голову на гранитный парапет. Наверное, это была его мать. Насколько же я был наивен тогда. Только много позже я понял, почему она так себя вела.
Владимир: – Она чувствовала и знала, что ни солдаты, ни катера, на которых их отправляли, больше не вернутся. Никогда. Верно?
Старик: – Да. Сердце матери невозможно обмануть. Вот такие мы были в молодости. Мне кажется, что вы совершенно другой человек. Я слышал, что вы большой писатель.
Владимир: – Вовсе нет. Я очень мало написал.
Старик: – Если вам неприятно слушать мои старческие бредни, я не обижусь. Можете сказать мне без обиняков.