Выспавшись в субботнее утро до одиннадцати, Олег Семёнович проснулся в отличном настроении. Когда с утра мужской глаз первым делом видит красивые женские формы, да ещё окружённые озорной аурой запретного плода… Словом, хозяин квартиры удовлетворённо шлёпнул сонную Марину по загорелому заду и, молодецки вскочив, отправился в ванную. Во всём теле чувствовался подзабытый азарт играющих мышц. Море казалось большой лужей, звёзды висели так низко, что можно было загребать их горстями как яблоки с деревьев. Сорок пять, жизнь только начинается!
Открыв дверь и включив свет, он застыл, уставившись в зеркало. Точнее – на зеркало. По серебряному стеклу распласталась красная надпись "Доброе утро, Любимый!" Вот так, с большой буквы и помадой по зеркалу. Почерк Любы. До рези в глазах знакомый Любин почерк.
– Как же этт мы вчера вечером-то с Маринкой не заметили? – сам себе забубнил под нос муж-трудоголик и принялся туалетной бумагой затирать зеркало. – А может, только я и не заметил… ммдаа, неудобно как получилось…
Надпись с трудом поддавалась, помада присохла к стеклу зеркала. Сквозь размытые строчки Олег Семёнович видел собственное сосредоточенное лицо сволочи, семейного предателя. Сухая бумага скрипела под пальцами, в груди эхом отдавалось горечью и утратой. Он взмок от неожиданных усилий, приостановился, вытирая со лба пот тыльной стороной ладони, и вдруг заметил использованный и жутко смятый презерватив под унитазом.
Это уже было непонятно: Олег Семёнович вроде бы точно помнил, что ночью бросил резинку в унитаз и смыл. Не долетела резинка, вот же кошмар какой… Потом объясняй свои фантазии. "Прости дорогая, но ты же понимаешь, что я просто не хотел заразиться от своей левой руки!" Или нет, вот так: "…я бы не простил себе, если бы моя правая рука забеременела, третьего ребёнка мы не потянем, а аборты на руках запрещает церковь и совесть!.." Чёрный юмор. Но именно он не раз спасал Олега Семёновича в самых труднообъяснимых окружающим обстоятельствах.
Выйдя из ванны, хозяин квартиры угрюмо огляделся. Родной дом с пятницы успел захлестнуть, как он любил выражаться, творческий беспорядок. Но на более пристальный взгляд, это, безусловно, был банальный бардак. Кругом валялись вещи, предметы туалета, впопыхах раскиданные вчера обоими развлекающимися. Страсть не знала границ: в подставки под любовные утехи пошло пианино (на котором остались жирные следы от пятой точки Марины и царапины от её маникюра), кресло (его перекосило и тут требовался основательный ремонт), даже прикроватная тумбочка (ей повезло больше, только вывихнутое колёсико-ножка, наверное, можно вставить обратно). Олега Семёновича передёрнуло, ему всегда казалось, что вести себя наподобие прыщавого школьника, это давно не в его натуре. Что за безрассудство?
"Хотя… – и тут нахлынули воспоминания, – мы с Любой и не такое вытворяли! Во дворе до сих пор стоит поломанная железная качель, и вот уже лет десять, как мы, проходя мимо неё переглядываемся и Любочка краснеет… Только мы вдвоём знаем причину этой поломки. А потом ночью снова вспоминаем, и у нежности не хватает границ! Боже, как прекрасно!"
– Чёёёрт, что за дерьмо?!! – заорал Олег Семёнович, ощутив, что наступил босой ногой на ещё один использованный презерватив. Перепуганная Марина резко села на кровати и, прикрывая одеялом грудь, уставилась на Олега. В глазах её мужчины сонмом клокотал и менялся калейдоскоп чувств: ужас, брезгливость, беспокойство, жалость, тоска… Он взглянул на её ноги, и она медленно поджала их под себя.
"Боже мой, у неё волосатые ноги… – подумал мужчина, не заботясь о том, что его мысли бегущей строкой отражаются на его же лице. – Люба никогда себе не позволяет такого безобразия…"
– Ой, закрой свои бледные ноги… – вслух процитировал он однострочное стихотворение Валерия Брюсова, но девушка обиделась, не оценив классика и явно приняв поэтические строки на свой счёт. В принципе, так оно и было на самом деле.
Она зло дунула на упавшую со лба прядь, замоталась в одеяло и промаршировала в ванную. Зашумел кран, послышался едва различимый плачь.
Олег Семёнович сел на кривое кресло, подперев голову кулаком. "Вот и вся моя жизнь как это кресло – треснувшаяся в порыве бездарной страсти. И чего мне надо-то от Маринки? Свежего мяса? Она же дууу-ррр-ааа… А Люба уже, наверное, малину собирает. Как приятно её кормить малиной руками…"
Он встал и принялся наводить порядок. Вещи Марины – отдельно, ("Пусть собирается и уматывает из моей жизни!"), остальные – по полочкам, любовно приготовленным заботливыми руками супруги.
Марина наплакалась, догадавшись, что её слёзы не оценили и не прибежали просить прощения. Но и затягивать со слезами по утрам нельзя – лицо опухнет и потеряет форму. Она приняла контрастный душ, приведший её в порядок. Тело зарделось, запружинилось, ухх, что нам пуля и петля! Любимое правило её отца гласило: "Ещё не всё потеряно! – сказал Джон, пролетая тридцатый этаж небоскрёба". Значит так, нужен план. Требуется сохранить шефа-Олега в Олегах-любовниках. Это положительно сказывается на зарплате, заграничных отпусках и всевозможных перспективах. Это может даже перерасти в брак. У него уже достаточно денег, что бы и двух отпрысков не обижать и развлекать молодую жену.
Она повертелась перед зеркалом, репетируя свой триумфальный выход из ванны.
И тут, по коже пробежал озноб.
Марина не понимая, что происходит, огляделась. Кто ж тут может быть? Но она косу бы дала на отсечение, что за ней наблюдают. Пристально и недобро. Повеяло холодом, запахло вековой сыростью, Марина укуталась в принесённое одеяло и глянула в зеркало.
Прямо со стекла, сквозь её собственное отражение, на Марину смотрели два хищных кошачьих глаза. Не мигая. Внимательно и зло. Вдруг глаза подёрнулись дымкой, начали растворяться по стеклу, и тут Марина ясно услышала у себя в голове низкий грохочущий голос:
– Не приходи сюда больше. Ни-ког-да.
Девушка задом открыла дверь ванны и ретировалась. Не в состоянии прикрыть распахнутый рот, она безумными глазами посмотрела по сторонам, увидела ком своей одежды, схватила его и рванулась к входной двери. Олег не понял реакции Марины и, желая что-нибудь ей сказать на прощание, или даже просто остановить дабы оделась, схватил край одеяла, в которое до сих пор была замотана девушка. Она взвизгнула, подпрыгнув на месте, выскользнула из одеяла и, в чём была, рванулась из квартиры вон.
Брови у Олега Семёновича ещё долгое время зависали на середине лба. Да, он не до конца стёр надпись на зеркале, её ещё можно было прочитать, но разве такая безобидная мелочь в состоянии вызвать столь бурную реакцию у молодой здоровой особы? Видать, не очень здоровой, раз реакция всё же есть и столь бурная… Значит с психикой девушки не всё в порядке и хорошо, что всплыло сиё открытие вот так случайно, а не в какой-нибудь неподходящий момент. Надо же, голая выскочила на улицу… Таких сумасшедших на пушечный выстрел нельзя подпускать к судопроизводству!
Так размышлял Олег Семёнович, заканчивая наводить в доме порядок, оттирая крышку пианино, привинчивая ножку к креслу и вставляя колёсико в дно тумбочки. Оглядев труды рук своих, он удовлетворённо кивнул. Квартира радостно сияла привычным и милым сердцу порядком. Стоп. На полке у входной двери осталась сумка Марины…
Он взял её в руки, из открытого зева сумочки торчал Серёжкин носочек, это его младшенького. Олег Семёнович возмущённо вынул носок сына… защемило сердце, словно девушка крадёт у него сына. Бред, конечно, случайно тут оказался носок, но вот подижь ты как оно бывает – простая, зауряднейшая мелочь может открыть глаза на всю картину обстоятельств, отрезвить, раскрыть всю панораму прошлого, настоящего и будущего… Возможного будущего, которое ни в коем случае ему самому, как мужчине, как мужу и отцу, нельзя допустить! Вот жеж оно как случается-то…