В лифтёрной его ждали.
Господин Председатель в задумчивости бродил по часовой стрелке, нисколько не смущаясь тем, что три четверти его пути состояли из стен и потолка. Когда он думал, то предпочитал ходить по прямой.
На перевёрнутом ведёрке сидел в углу Черчилль из восьмидесятой квартиры. Вид его был озабоченным. Он попыхивал безвкусной сигарой, которую по забывчивости больше пожёвывал, чем курил. Этот Облик отличался своей флегматичностью, чем ни раз накликал на себя недовольство господина Председателя. Он, Черчилль, почти не вмешивался в происходящее в прикреплённой за ним квартире. Но сегодня его взгляд блуждал и выражал явное недоумение.
МихСэрыч постоял из вежливости молча. Никто не обращал на него ни малейшего внимания. Тогда он пару раз кашлянул. Господин Председатель замер на потолке, внимательно поглядел на вошедшего, кивнул и спустился на пол, плавно спланировав на 180 градусов.
— Моё почтение, МихСэрыч. Ждём-с…
— Прошу меня извинить, господа, ребёнок. Один был.
— Знаем, не до этого сейчас. Снова бестия глазастая объявилась. Теперь у господина Черчилля в 80-ой. Там хозяин квартиры с любовницей развлекался. Так эта бестия сперва устроила дома бардак, раскидала мусор, измалевала зеркало, а затем перепугала до полусмерти любовницу. Глазами. Снова проявилась. Снова говорила. Что она там говорила этой женщине, господин Черчилль, повторите, пожалуйста, МихСэрычу?
Смотрящий за 80-й квартирой тяжело вздохнул и сглотнул табачную жижицу.
— Не помню я дословно. Просто выгнал девку, рявкнул что-то со стены. Она аж голой на улицу вылетела пулей. Мальчишки во дворе смеялись. Безобразие…
— Не безобразие! — ораторствовал Председатель. — А преступление! И уже второе на счету этого сумасброда! Это небывалое что-то — так преступить Правила! Даже Толстой себе этого не позволял до такой степени!!!
МихСэрыч стоял разинув рот. Предчувствия сбывались. Беда…
Господин Председатель принял деловой тон:
— МихСэрыч, пора вмешаться. Вы в материале дела, сами всё видели в 14-ой. Превращайтесь из свидетеля в детектива. Выясните, что это за тип у нас тут с ума сошёл.
— Ааа… почему — я? То есть, это… Я же Д`артаньян…
— В первую голову, вы — личность. Гражданин. Д`артаньян там, Харатьян, Петросян, мне сейчас без разницы!
— Боярский…
— Что!?
— Боярский, а не Харатьян и Петросян…
— Боярский-Хренарский, не до жанров, уважаемый! У вас кто в квартире живёт?
— Кеша… Зина и Саша.
— Милиционер у вас к квартире проживает!!! Потомственный! Плюс — вы лично видели преступника. Видели и слышали. Вот вы и займётесь расследованием!
МихСэрыч почувствовал, что жизнь ещё никогда не была к нему так несправедлива. Он теперь обязан не защищать, а разоблачать друга. Выбор — самая отвратительная вещь — думал он. Ко всему, что перед тобой ставит судьба, можно приспособиться и привыкнуть. А то и принять как подарок, который «к лучшему». Но самому сделать выбор — это уже не судьба и не жизнь, тут спихнуть сожаление и горькую слезинку будет уже не на кого. Только один безграничный стыд и сожаление.
В дверь поскреблись.
Господин Председатель лично распахнул ржавую дверь лифтёрской, хотя в этом не было абсолютно никакой необходимости. Сквозящий в душу скрип потряс дом, и это немного остудило председательский пыл.
За дверью трясся от ужаса Утёнок Тим из двенадцатой.
— Г-г-г-господин Председатель, я жутко прошу прощения!
Черчилль не отказал себе в сарказме:
— Действительно, солдат, вы очень жутко просите прощения.
Утёнок ничего не видел и не слышал, его глаза таращились налитыми ужасом пугавицами на присутствующих:
— В моей квартире творится странное…
— И это ты мне говоришь? Ты себя-то сам, видел? Ладно… — недовольно проворчал господин Председатель, уже догадываясь о ком он сейчас услышит, — Что там такое у тебя???
— Кто-то донимает хозяина квартиры кошмарами. Еще скажете потом, что — я. А это не я…
— Глаза?!!
— Какие глаза?..
— Глаза на стене? — включился в помощь расспросов МихСэрыч.
— Нее… почти нее… — мямлил перепуганный Утёнок Тим. — Они не на стене, они у него в голове…
— Без анатомии, пожалуйста, товарищь утёнок! — свирепел господин председатель, — знаем мы, где у людей глаза.
Утёнок был сбит с толку, он вопросительно посмотрел на МихСэрыча, а затем на жующего Черчилля, ища подмоги в сложной головоломке, не способной уместиться в его малюсеньком черепе под жёлтым утиным пушком.
— Чё творит гадина? — Черчилль смачно сплюнул. МихСэрыч так же поддержал: