Окончательной независимости многострадальным карапетам удалось дождаться лишь после созданного Днищевым декрета "О самоотделении вплоть до полного присоединения" (см. Е. Д. Спазман. "Нормализация государства"), когда они изъявили добровольное желание быть признанными нормальным государством, как то подсказывала напрашивающаяся сама собой историческая закономерность.
Отвратительной осенью того же года по неизвестной причине все население Карапета от младенцев до престарелого хана, всего восемьдесят два человека, погрузилось на шхуну и отчалило в неизвестном направлении, чтобы не причалить нигде и никогда.
Считается, что шхуну ошибочно (или безошибочно) торпедировала британская (или германская) субмарина, и ни у одного из современных военных историков нет сколько-нибудь убедительного опровержения этой гипотезы (см. И. И. Громов. "Военная хроника Карапетского генерал-майорства до наших дней").
Нынешнее свое название Днищево получило по имени революционного ученого, матроса и врача Петра Днищева, который с одним столовым ножом и карманным томиком собственных сочинений скрывался в этих диких местах в течение долгих семи месяцев, питался одними кореньями, грибами и травами и тем не менее так ни разу и не вышел из лесу. Он же, Днищев Петр, стал первым (по Спазману) пожизненным председателем молодой карапет-днищевской республики (КДР), переименованной затем в карапет-днищевский национальный округ, и заложил медицинский заповедник своего имени.
Склонный к скандальным неожиданностям современный военный историк
Цой Неведов утверждает, что этот, вероятно, очень мужественный человек был врачом-психофизиологом, демократом и профессиональным каторжанином, а революционным матросом стал в годы национальной борьбы, по собственной прихоти, иначе трудно объяснить, почему такой хмурый, воинственный и, чего греха таить, довольно кровожадный герой неожиданно изменил направление своей деятельности с вооруженной борьбы на здравоохранение подданных; но классическая версия Е. Д.
Спазмана гласит обратное: Днищев был полным ничтожеством, пока самоучкой не достиг вершин психофизиологии. Во всяком случае, памятник грязноватого гипса, воздвигнутый перед воротами клиники, изображал задумчивого человека в докторском халате и бескозырке, с младенцем у обнаженной, чрезмерно рельефной для мужчины груди и мечом в мощной руке. Надпись на постаменте гласила: "Петр Днищев.
Все другим". Точная дата, причина и факт смерти матроса, философа и врача остались неизвестными.
– Подведем итоги сегодняшних процедур, – сказал Евсей Давидович, осмотрел значок "Чемпион больницы" на лацкане халата, сцепил на столе пальцы узких рук, хищно шевельнул усиками и перевел ясный хмурый взгляд на подчиненных. Медики зашевелились, словно пустили по штилю своих внимательных голов рябь беспокойства, в результате которого из переднего ряда поднялась Зинаида Облавина, моложавая и по-хорошему усатенькая. Поднимаясь, она розовела и одергивала узкую юбку.
– Медицинская сводка дня, – шоколадно сказала она и мельком переглянулась с Юлей Голодовой, как переглядываются очень близкие люди: сестры, школьные подруги, влюбленные, придающие каждому ничтожному обстоятельству значение условного кода.
Юлия потупилась.
– В результате сегодняшних процедур было шокировано электрическим током четыреста человек, доведено до рвоты – тысяча семьсот, подвержено профилактическим уколам, ожогам и ушибам разной силы девять тысяч четыреста восемьдесят ненормальных, как было предусмотрено.
Спазман кивнул, наклонился и уставился на поединок своих узких пальцев.
– Нормализован молодой человек по фамилии Пипов. Вода бойлера, в котором он проходил очередное прогревание, чисто случайно перегрелась до ста градусов и к тому же…
– К тому же?
– К тому же бедняга случайно задвинул себя сверху чугунной крышкой и крепко затянул болтами. Это выяснилось посмертно, когда
Пипов сварился.
– Пипов – это не тот худой молодой мужчина с гипертрофией половых органов, который эксгибиционировал на лестнице и приглашал меня на чай? – вслух вспомнила Юлия и возложила одну свою оголенную, гладкую и, странным образом, малопривлекательную ногу на другую точно такую же.
– Да, тот самый юноша, уверенный в неотразимости своих прелестей, которого мы называли твоим женихом.
Шутливое настроение Юлии и Зинаиды передалось веселым шумком другим медикам, как вдруг все вздрогнули и втянули головы от щелчка главдоковской авторучки по столу. Веселье окоченело.
– Мне не совсем понятна ваша радость, – тонко сказал Спазман. -
Ведь если я вас правильно понял, блаженной памяти Пипов сварен насмерть.
Рдение замшевых щек Зинаиды сменилось зеленоватыми пятнами. Она не смела отвечать.
– Но тогда у вас получается, что в результате вашей деятельности
(нормализации) последовала смерть живого человека. Я вас правильно понял?
В зале собрания разразилась звуковая пустота, как будто действительно последовала одновременная смерть всех живых людей.
Кто-то перхнул.
– Я имела в виду не это, – на последнем издыхании своего мужества возразила Облавина. – Я только хотела сказать, что окончание жизни данного клиента (Пипова) совпало с окончанием полного курса его нормализации, что не удивительно. Ведь каждый человек не совсем нормален, следовательно – смертен.
Спазман сухопаро возвысился над столом, не поднимая взгляда и не размыкая рук, продолжающих свою борьбу на уровне гульфика. Жалкая апелляция Облавиной, похоже, повлияла на него не больше, чем горсть гороха, брошенная в танк. Он зашелестел своим гипнотическим тенором, словно разворачивая под потолок бесконечный свиток папируса.
– Целью нашей деятельности является не смерть, что было бы просто смешно, как дублирование функций природы, а нечто совершенно противоположное. Вот!
Он судорожно вобрал в себя воздух, правой рукой достал из кармана несколько писем и ударил по ним ногтями левой руки.
– Нам пишут благодарные родственники бывших пациентов: "Недавно мы узнали, что наш любимый отец, муж и брат серьезно болен раком, и очень встревожились. Специалисты объяснили нам, что заболевание папы смертельное и может охватить всю семью, если от него не избавиться.
Что делать? Мы любим мужа".
Здесь доктор молча пошевелил губами, наверное, пропуская часть текста как бессмыслицу.
– "И вот, после вашего трогательного выступления, в котором вы пообещали избавить кого угодно от кого и чего угодно, мы решили, что хуже быть уже не может, и доставили брата к вам". Тут идет немного ерунды о том, как они все страшно нервничали. Кому это нужно? "И вот, несмотря на то, что мы вам нисколько, Евсей Давидович, не верили, теперь у брата нет рака, пьянства, курения, дурного характера и многих других недостатков, о которых мы не смели и упомянуть. Вы, дядя Евсей, настоящий чародей, – теперь папа совершенно нормален и нисколько нам не в тягость. Мы даже иногда поплакиваем".
Множество подобных откликов от семей бывших параноиков, тунеядцев, педерастов и многих, многих других бывших ненормалов, прошедших через наши профессиональные руки. Все с выражением благодарности, причем иногда подсовывают в конверт деньги, которые приходится с негодованием возвращать. Но есть другие, тревожные отклики, и я их тоже принес. Вот, пишет здесь одна, что от ее сына пропал совсем прочный свитер, который якобы не вернули наши сотрудники, хотя все наши девочки утверждают обратное, но это еще полбеды. А вот и полная беда. Одна героиня, которая так и подписалась "героиня педагогического труда", пишет, что во времена ее молодости хотя и мучили людей, но точно знали о них, что они нехороши. А за что отрезали руки ее племяннице, которая ни разу не украла, работая продавцом? А дальше здесь идет такое, что просто жутко читать, такие площадные угрозы, что предпочитаю по-джентльменски о них умолчать. Хорошо еще, что у нее нет никаких доказательств наших злоупотреблений, а документация приема и нормализации пациентов благодаря Юлечке Голодовой у нас поддерживается в образцовом порядке. Не подкопаешься. И теперь я начинаю догадываться, откуда просачиваются такие подлые сведенья! От наших же ведущих специалистов, которые, кажется, должны были бы знать принципы Днищева так, чтобы вскочить и отчеканить их среди ночи. Они сочатся от уважаемой Зинаиды Тихоновны!