До конца весны оставалось около двадцати дней. Бури на вершинах затихали, становились менее частыми и сильными. Хотя Каменные Лица давно уже уничтожили древних духов и были, как кажется, равнодушны к смене сезонов, Карса в глубине души смотрел на себя и своих воинственных спутников как на вестников последней бури. Мечи из кроводрева завоют отзвуками старинной вражды, устрашая ничего не подозревающих ратидов и сюнидов.
Они миновали свежую осыпь. Дорога впереди вела в неглубокую низину, на высокогорные луга, открывшиеся яркому полуденному солнцу.
Байрот сказал сзади: — Нам нужно бы разбить стоянку на той стороне низины, Воевода. Кони нуждаются в отдыхе.
— Может, твой конь и нуждается, Байрот, — ответил Карса. — На твоих костях повисло слишком много разгульных ночей. Странствие снова сделает из тебя воина. Надеюсь. К спине твоей прилипло слишком много соломы. «А на животе скакала Дейлис».
Байрот засмеялся, но ничего не ответил.
Делюм крикнул: — И мой конь хочет отдыха, Воевода. Поляна впереди послужит хорошей стоянкой. Там прыгают кролики, и я поставлю силки.
Карса пожал плечами. — Итак, на мне повисли две тяжкие цепи. Боевые вопли ваших желудков оглушили меня. Разбиваем стоянку.
Огня разжигать было нельзя, так что пойманных Делюмом кроликов съели сырыми. Раньше такое было рискованным, ведь кролики носят множество смертельных для Теблоров заболеваний. Но после явления Каменных Лиц племена стали меньше болеть. Их все еще одолевает безумие, но оно ведь не связано с едой и питьем. Старики объясняли: иногда бремена, возложенные на мужчину Семью Богами, оказываются слишком тяжелыми. Нужно укреплять разум, а это дается верой. Для слабого мужчины, для одержимого сомнениями законы и правила становятся клеткой, а заключение всегда ведет к безумию.
Они сели у ямки, выкопанной Делюмом для кроличьих костей, и поели, мало разговаривая друг с другом. Небо над головами постепенно темнело, звезды закрутили свое колесо. В наступившей тьме Карса слушал, как Байрот высасывает кроличий череп. Он вечно ест дольше других; наутро он еще будет жевать кожу, снимая тонкий слой жира.
Наконец Байрот бросил пустой череп в ямку и сел прямо, облизывая губы.
— Я дал волю, — сказал Делюм, — мыслям о предстоящем пути. Через земли Ратида и Сюнида. Нельзя выбирать тропы, проходящие по гребням холмов — нас увидят на фоне неба. Подходят лишь тропы в низинах. Но они приведут нас близко к чужим стоянкам. Думаю, нам нужно отныне идти по ночам.
— Это удобнее, — кивнул Байрот, — для проказ. Будем переворачивать камни очагов и красть перья. Возможно, какие-то заснувшие в стороне воины отдадут нам свои души.
Карса подал голос: — Прячась днем, мы не заметим дымов, подсказывающих положение стоянок. Ночами дует ветер, разнося дым, и мы также не поймем, где их очаги. Ратиды и сюниды не глупы. Они не будут складывать костров на вершинах и перед скалами, и мы не заметим зова ночных огней. К тому же кони лучше видят и увереннее скачут при свете. Мы поедем днем, — закончил он.
Байрот и Делюм отозвались не сразу.
Наконец Байрот прокашлялся. — Мы окажемся на тропе войны, Карса.
— Мы станем подобны стреле ланидов, летящей по лесу, меняющей направление у каждого сука и ствола. Мы будем пожинать души, Байрот, подняв ревущую бурю. Война? Да. Ты боишься войны, Байрот Гилд?
Делюм сказал: — Нас трое, Воевода.
— Да, мы Карса Орлонг, Байрот Гилд и Делюм Торд. Я встретился с двадцатью четырьмя воинами и сразил всех. Мне нет равных в танце — станете отрицать? Даже старейшины говорят обо мне с трепетом. А ты, Делюм? Я вижу восемнадцать языков в петлях твоего пояса. Ты можешь найти след призрака, ты за двадцать шагов слышишь, как шевелится камешек. А Байрот — в дни, когда он нес на себе лишь мышцы — да, Байрот, разве не ты переломил бюриду спину голыми руками? Не ты повалил боевого жеребца? Жестокость лишь дремлет в тебе, и наше странствие вновь ее пробудит. Другие трое мужчин… да, они крались бы во тьме, переворачивали камни очагов, выдирали перья и перерезали горла спящим врагам. Достаточные подвиги для любых других мужчин. Но для нас? Нет. Ваш Воевода сказал слово.
Байрот сверкнул зубами, глядя на Делюма: — Давай поднимем взор к звездам и будем созерцать их кружение. Слишком мало зрелищ нам осталось.
Карса не спеша встал. — Ты следуешь за воеводой, Байрот Гилд. Ты не задаешь ему вопросов. Неверное твое мужество угрожает отравить нас всех. Верь в победу, воин, или бреди назад.
Байрот пожал плечами и прилег, вытягивая ноги в кожаных штанах. — Ты великий вождь, Карса Орлонг, но до ужаса слеп к юмору. Я верю, что ты поистине найдешь славу, что Делюм и я воссияем — как малые луны, но тоже воссияем. Для нас достаточно и этого. Не задавай вопросов, Воевода. Мы здесь, мы с тобой…
— Бросаешь вызов моей мудрости?!
— Мудрость мы еще не обсуждали, — ответил Байрот. — Мы воины, как ты и сказал, Карса. И мы молоды. Мудрость принадлежит старикам.
— Да, старейшинам, — фыркнул Карса. — Которые не благословили наш путь!
Байрот захохотал: — Это наша истина и нам нести ее в сердцах, неизменную и горькую. Но по возвращении, Воевода, мы обнаружим, что истина успела измениться. Благословения будут даны задним числом. Подожди и сам увидишь.
Глаза Карсы широко раскрылись. — Старейшины солгут?
— Разумеется, солгут. И будут ожидать, что мы примем новую истину. И мы примем. Да, мы должны, Карса Орлонг. Слава наших подвигов должна послужить сплочению народа. Таить ее — не только эгоистично, но и потенциально опасно. Подумай, Воевода. Мы вернемся в деревню и будем нечто утверждать. Да, да, трофеи послужат доказательством рассказа, но если мы не разделим славу со старейшинами, наши притязания познают яд недоверия.
— Недоверия?
— Да. Они поверят, но только если мы разделим с ними славу. Они будут верить в нас, но только если и мы будем верить в них — в перекроенное прошлое, в то, что благословение было дано и жители деревни провожали нас по обочинам. Они все были там — так они скажут. Мало-помалу и сами они в это поверят, живо вообразят сцены прощания. Ты все еще смущен, Карса? Если да, не будем больше обсуждать мудрость.
— Теблоры не играют в игры обмана, — прорычал Карса.
Байрот мельком взглянул на него и ответил: — И точно, не играют.
Делюм завалил ямку камнями и землей. — Пора спать, — сказал он, поднимаясь, чтобы в последний раз проверить стреноженных коней.
Карса смотрел на Байрота. «Ум твой подобен стреле ланидов в лесу, но поможет ли ум, когда мы обнажим лезвия из кроводрева и огласим округу боевыми кличами? Вот что бывает, если мышцы зарастают жиром и солома липнет к спине. Бряцание словами ничего тебе не даст, Байрот Гилд. Разве что язык твой не сразу высохнет на поясе воина — ратида».
— По меньшей мере восемь, — прошептал Делюм. — И, может быть, еще мальчик. Там только два очага. Они выследили серого медведя, что живет в пещерах, и несут добычу домой.
— То есть раздуты гордостью, — кивнул Байрот. — Отлично.
Карса нахмурился. — Почему?
— Я читаю в уме врага, Воевода. Они чувствуют себя непобедимыми, и это делает их неосторожными. У них есть кони, Делюм?
— Нет. Серый медведь отлично знает звуки копыт. Если они брали на охоту собак, ни одна не выжила.
— Еще лучше.
Они спешились и проползли к опушке. Делюм уже успел пробраться вперед, разведав стоянку ратидов. Он полз в траве, между пней высотой по колено и кустов, не задевая самой малой ветки.
Солнце сияло в вышине, воздух был сухим, горячим и неподвижным.
— Восемь, — сказал Байрот. Усмехнулся, глядя на Карсу. — И юнец. Его надо убить первым. Чтобы выжившие познали позор.