Времени на восстановление нитей ушло немного, но едва Ро убрал руку от моей груди, дверь снова приоткрылась. Горилика не желала оставлять меня без присмотра. Ал тяжело вздохнула:
— Заходи уже, а то сквозняк.
Принцесса скользнула в комнату и замерла у кровати. Я неподвижно лежал на спине, раскинув руки и закрыв глаза. Меня развезло: страхи отступили, и я начал засыпать.
— С ним все в порядке? — Горилика коснулась моей руки и я застонал: ну почему меня всегда начинают тормошить в самый неподходящий момент?
— Его задела душа перерожденного. Ничего серьезного. Нити восстановились бы сами собой уже через пару дней, но завтра мы отправимся к Лисьим Курганам, и следующую ночь нам предстоит провести под открытым небом. Поврежденная аура и ночная сырость в сумме вполне могут вызвать серьезные проблемы со здоровьем.
Ал говорила что — то еще, но я уже не слушал. Сон накрывал меня, будто меховое одеяло, и главное, о чем я в тот момент думал — как бы не захрапеть в присутствии благородных айвэ.
— Быть может, ты принадлежишь воде?
Грандмастер, улыбаясь, смотрел, как я барахтаюсь внизу, под самыми его ногами. Огромный бак с водой был накрыт металлической сеткой, достаточно прочной, чтобы выдерживать вес взрослого человека, но слишком мелкой, чтобы я смог уцепиться за нее хотя бы пальцами. Воды в баке было не так уж и много: всякий раз, погружаясь в воду, я чувствовал под ногами дно, но дышать можно было только стоя на цыпочках, а плавать я не умел, и силы мои были на исходе. Грандмастер смотрел на меня, и в глазах его было разочарование. Я зажмурился. Вода все сильнее сдавливала грудь, пока ребра не затрещали и я не открыл глаза.
— Не дергайся, Кукушонок!
Надо мной стоял Керив — сын отцовского лесника. Керив был на голову выше сверстников, сильнее их, храбрее. За ним ватагой ходили мальчишки со всей округи. Лесник подарил девятилетнему шалопаю настоящие сапоги, и теперь я всеми ребрами чувствовал, что сапожник постарался на славу. Я повернул голову. Четверо друзей Керива валяли огромного Мадуона, будто мешок. Они не били его — просто катали в пыли и обзывали. Бить того, кто не сопротивляется неинтересно. Другое дело — я. Мне сегодня еще предстояло придумать достоверную историю для родителей, почему у меня больше нет передних зубов, но и Кериву влетит от матери за разорванную куртку. Но это будет потом, а сейчас я слышал, как скулит от страха мой брат и видел в глазах Керива превосходство.
Сон оборвался внезапно, без каких — то видимых причин. Я по — прежнему лежал на спине, и за открытым окном была ночь. В комнате уже никого не было, но запах лампового масла еще не успел выветриться — сон был недолгим, но глубоким и содержательным.
Я верю в сны. Верю в их тайное значение. Боги ли посылают их или нет, но сны являют знаки прошлого, настоящего и грядущего — нужно только разгадать их. Я сел на кровати и прислушался к себе. Ни следа хмеля или усталости. Голова была ясна, а тело готово к действию. Сидеть на месте казалось мне сейчас немыслимым, но куда идти, я не знал. Из головы у меня не шел странный сон. Чувства, подавляемые наяву, нередко находят воплощение в снах, но кто так обидел меня? Чей взгляд не давал спокойно спать? Или дело не в чувствах, а в людях? Грандмастер? Не упомнить всех обид, которые он мне нанес, так почему именно тот день? Керив? Я едва помнил его. Мадуон? Он был беспомощен и жалок, но я все равно любил его и защищал, как мог, а он ходил за мной, как привязанный и дарил всякие глупости, вроде человечков из желудей. Вот оно! Я поймал ускользающую мысль за самый кончик хвоста.
Наверное, не стоило открывать дверь на чердак пинком. Не успел я переступить порог, как мне в горло уперлись аж три кинжала. Ал, Паук и Игрен смотрели на меня одинаково грозно, так что я даже отступил на шаг назад. Успел, к моему удовольствию, закрывал собой Горилику, и только Ро продолжал сидеть на подоконнике и беззаботно качать ногой — он, видимо, узнал меня по топоту кованых сапог.
— Молодцы, — я хлопнул лот Хорена по плечу. — Бдите дальше.
Я прошел мимо насупленных защитников и выудил из — под лавки свой рюкзак. Когда — то очень давно я, чего таить, снял его с трупа некоего безвестного бродяжки. Шат свидетель, к смерти его я отношения не имел, но рюкзак мне приглянулся. Вскоре я заметил, что все материально ценное в нем долго не задерживается — ломается или портится, а вот разный мелкий хлам оседает в невероятных количествах. Всякий раз, перебирая его содержимое, я приходил к выводу, что таскаю на себе лишний груз. Часть содержимого рюкзака еще можно было сохранить, как память, но о происхождении большей части предметов я уже и не помнил. И все же я упорно брал рюкзак во все путешествия и, если приходилось выбирать, бросал еду и воду, но не его. И всякий раз оказывался прав: не было еще случая, чтобы что — то из рюкзака мне не пригодилось.