4.
Мы уже говорили, что творца не бывает без нетерпения. Без ощущения того, что этой минутой должен распорядиться ты сам.
Прямо какой-то зуд тебя преследует. Вроде есть другие заботы, а ты возвращаешься к одной мысли.
Вот действительно: кто-то водит твоей рукой. Сам не понимаешь, как оказываешься на вокзале и едешь в Петербург.
В шестнадцать лет можно просчитать последствия, но какой ты тогда автор? Так что без легкомыслия не обойтись.
Правда, иногда одолевают сомнения. Вдруг замечаешь, что одно не сходится с другим.
Вроде все сделал, как хотел. При этом совсем не подумал о петербургском климате.
Приготовился жить при морозце, а тут дождь… У Ротшильда нет столько одежды, сколько раз здесь меняется погода.
Вот такой этот мальчик. Вдохновенный, переполненный своей призванностью, но без ботинок и пальто.
Многообещающая фамилия – Гликберг. В переводе с идиш получается “гора денег”.
У него ни горы, ни пригорка. Редко набирается горстка, но она сразу испаряется.
Так и живет. Хорошо, если поел, а еще лучше, если смог выйти из дома. Когда получается то и другое, чувствуешь себя королем.
5.
Еще прибавим неважные оценки и письма отца, которому если чего-то не жалко, то только проклятий.
Вот бы он присылал обвинения в равной пропорции со вспомоществованием. Несправедливо такое читать натощак.
Непонятно, что ему надо. Вряд ли стоит шуметь из-за отметок, после того как случилось нечто более важное.
Не считает ли он, что Саша своего рода агент одесского дома? Что стоит пересдать какие-то предметы, и все вернется на круги своя.
Так чувствует себя поэт после первой публикации. Самый решительный шаг сделан, а отклика все нет.
Затем вдруг отклик, но такой, что лучше молчание. Удивительно, как можно не замечать очевидных вещей.
Потом открываешь газету, и тебя охватывает счастливое чувство.
Именно это ему хотелось прочесть. Не в том дело, что хвалят, а в том, что угадано что-то важное.
Больше всего радует, что написал это человек почти незнакомый, но ему как-то удалось войти в твою жизнь.
6.
Тут тоже имели место совпадения.
Начать с того, что автор “Сына отечества” Александр Яблоновский окончил одесскую гимназию, а потом переехал в Петербург.
Все же у них с Гликбергом много общего. Если не учителя и соседи, то улицы и пейзажи.
К тому же Яблоновскому двадцать семь. Годы юности еще не окончательно растворились в его памяти.
Не забыл, что такое попасть в столицу. Как это жить, постоянно оглядываясь на ее красоты, и думать: а при чем тут я?
Еще, конечно, Гликбергу повезло. Ведь его случай хотя и типический, но для газеты мелкий.
Каждое утро редактор читает материалы своих авторов и половину выбрасывает в корзину.
А что прикажете делать? Когда речь о двух войнах и трех кораблекрушениях, то приходится выбирать.
Отчего Саше такое почтение? Ведь даже прохожие не обращают на него внимания.
Плетется этакая бледная немочь. Цветом лица почти слился с городским туманом.
Не вспомнил ли редактор о том, что это все-таки “Сын отечества”. Само название предполагает симпатию к детям своей страны.
Так мальчик вознесся на самый верх газетной страницы. Занял положение вблизи коронованных особ.
Представляете: здесь события в английском королевском семействе, а тут горести мальчика из Одессы.
Читатель сам разберется, что важнее. Мало что говорящие перемещения принца крови или Сашино неведение, куда пойти.
Для кого-то 8 сентября 1898 года просто число, а для Гликберга – особый день. В пору отмечать его наравне с днем рождения Государя.
Думаете, нужны флаги? Обойдемся ощущением, что столько-то лет назад переменилась его судьба.
7.
Саша и прежде видел свою фамилию в газете, но с обязательным уточнением. Имя деда обозначало скобяную лавку, а отца – аптеку.
Статья Яблоновского не поминала ничего материального. Ну, может, только прохудившиеся сапоги.
В этом и есть его свобода. Дед и отец существовали в связи со своими накоплениями, а он сам по себе.
Уже сказал мальчик Мотл: “Мне хорошо, я сирота”? Нет, это случилось позже, а значит, он подумал так первым.
Не будем отвлекать Гликберга. Пусть перечитывает статью хоть тысячу раз, а мы заглянем ему через плечо.
“В одной из местных гимназий, – писал Яблоновский, – минувшей весной „срезался на алгебре“ 16-летний гимназист. Он должен был остаться на второй год в пятом классе, но родители его на это не согласились и… отказались от мальчика совершенно… Родители его живут в Одессе и с апреля месяца до нынешнего дня не присылают ему ни копейки на содержание. Все, что они прислали, это странное письмо, в котором назвали сына за его „проступок“ подлецом. Между тем отец юноши в качестве представителя одной крупной фирмы получает, как говорят, огромное жалованье… На всякий случай напоминаем его отцу (может быть, эти строки попадут ему), что поступок его нарушает и божеские, и человеческие законы. В божеском, впрочем, он едва ли что-либо разумеет, но человеческие исполнять обязан, и потому нелишне будет напомнить ему 172 статью 1 тома, ч. 1. Вот как читается эта статья: „Родители обязаны давать несовершеннолетним детям пропитание, одежду и воспитание, доброе и честное, по своему состоянию“”.
Повезло Саше. Редко журналисты стараются не только для себя, но и для своего героя.
Уж не в упорном ли чтении Достоевского дело? В его рассуждениях о слезинке ребенка, которая не стоит всех хрустальных дворцов.
Вот же она, эта слезинка. Поднеси платок, и на лице твоего подопечного сразу засверкает улыбка.
Благое дело задумал автор, а все же есть тут противоречие. Надо сказать, любимый писатель тоже спотыкался на этом месте.
Вроде слезинка превыше всего, а ведь совсем не любая. Если, к примеру, плачет еврейский ребенок, то можно не проявлять рвения.
Пусть журналист с такой позицией не согласился, но и не стал ее игнорировать. Где-то на глубине эта точка зрения присутствует.
Иначе почему под финал статьи он напомнил отцу мальчика, что они верят в разного Бога?
У Яблоновского – Бог, а у Менделя Янкелевича – Б-г. Для одного главное сказано в Нагорной проповеди, а для другого – совсем в других книгах.
Так что на Христа ссылаться бессмысленно. Если слова о добре и ответственности внятны аптекарю, то лишь в контексте закона.
Вот и тычешь под нос первый том, часть первую. Даешь понять, что там, где мораль не действует, остается апеллировать к чувству страха.
8.
Бочка меда не без капли дегтя. Не без ощущения, что если бы Сашины дела складывались по-другому, он был бы все равно уязвим.
Такая квадратура круга. Яблоновский сочувствует униженным и оскорбленным, а евреям немного не доверяет.
Ну, может, самую малость. Никак не уходит из головы, что его герой – сын одесского провизора.
Да и читатель при всей своей доброжелательности на такие вещи обращает внимание.
В статье есть пропущенное слово. Автор даже сочинил пару абзацев, чтобы его обойти.
Закончив статью, сделал приписку. Опять же слово не назвал, но максимально к нему приблизился.
“Фамилия и служебное положение этого более чем современного отца известно нашей редакции и не печатается здесь лишь из понятного нежелания оскорблять сыновье чувство и без того несчастного юноши”.
К Сашиным чувствам следует присоединить эмоции читателя. Да и его, автора, ощущения, если уж на то пошло.
Что ни говорите, а дипломатия оправданная. Имеющая в виду некую высшую цель.