— Мне это нетрудно, — флегматично сказал Борис. — Один глаз я уже потерял.
Он сидел, приложив платок к переносице, и единственным глазом сверлил пространство за моей спиной. Я оглянулся. Маленькая кавалькада — таджички с детьми на осликах — направлялась в горы. Мы следили за ними, пока они не скрылись из виду.
— Заметили, — спросил Олег, — когда ишак останавливается пощипать травы, его не бьют? Все равно он не двинется, пока не перекусит.
— Вот и человека, — сказал Борис, — не надо бить, если он нагнулся за своей колючкой.
В Борисовых рассуждениях читался какой-то невеселый подтекст. Вот и вчера он долго толковал о служебных передрягах, ругал начальство...
Когда я вечером заглянул в ящик с продуктами, то ничего там не обнаружил, кроме буханки хлеба и куска сыра. Дыхание голодной смерти коснулось меня.
— Побалуемся чайком, — бодро сказал я.
— Не могу я больше пить зеленый чай... — Андрей вздохнул. — Его ведь, чай этот, после плова пьют.
— Его пьют всегда. Помнишь продавца в Шаартузе: чай попил — орел летаешь, чай не пил — дрова лежишь.
— Это фольклор сытых людей.
— У меня есть банка сгущенного молока и кофе, — сказал Сережа.
— Вот и хорошо, — оживился Олег. — Легкий ужин. Кофе и бутерброды.
— У меня еще конфеты есть, — сказал Сережа, покраснев.
К вечеру поднялся ветер, потом начал накрапывать дождь. Мы забрались в палатку. Под шорох дождя я быстро задремал и, засыпая, услышал шум мотора. Сначала я решил, что мне это показалось. И действительно, звук скоро пропал, но потом возник с новой силой — веселое пение машины, преодолевшей подъем. Наверняка это были наши. В самом деле, кто еще это мог быть! Конец заботам о хлебе насущном, конец ожиданиям, неопределенности. Мне вдруг сделалось грустно. Я понял: н а ш е сидение в пустыне кончилось. Чем были эти н а ш и три дня? Беспорядочная толкотня, привыкание друг к другу... Мы и поговорить-то толком не успели, мы как бы и не встретились еще.
А машины — их было две — уже разворачивались. В первой, рядом с шофером, сидел Лагунов в неизменной своей армейской панаме. Он улыбался и махал нам полевой сумкой.
С грохотом упал задний борт, и из кузова, точно десантники, посыпались ребята в свитерах и штормовках. Девочки-художницы осторожно передавали свои планшеты, а одна была даже с этюдником. Были два студента-практиканта в аккуратных курточках с эмблемами строительных отрядов на рукавах. Кругами носилась овчарка по кличке Гек. Наконец из кузова показались невероятно длинные ноги в растоптанных кедах — старший лаборант Александр Верченко.
— А-а, — сказал он, — аборигены. Как дела?
У Олега нашлись знакомые.
— Это Женька Пастухов, — кричал он, тыча пальцем в сторону парня с веселыми, жуликоватыми глазами. — Мы с ним работали такелажниками в Эрмитаже. Вот ловкач! Он и здесь успел!
Ребята ставили палатки, девочки разжигали огонь в очаге, молодые голоса и шум вокруг казались мне праздничными, но тут я услышал Лагунова.
— Утром мы с Алиной поедем искать место для лагеря, — говорил он Саше Верченко. — Где-нибудь поближе к раскопу. После завтрака погрузите снаряжение в машину. Что останется, пойдет вторым рейсом. Приготовьтесь к погрузке. Мы недолго будем кататься. Двух часов, я думаю, нам хватит.
Вид у Лагунова был озабоченный. «Все, — подумал я, — начинаются будни».
ГЛАВА ВТОРАЯ
Мы покидаем лагерь, такой обжитой и такой привычный, словно он всегда здесь стоял, словно мы всегда уезжали отсюда по утрам — палатки, белье на веревке, столы, затухающий очаг с бледной струйкой дыма. Повариха Таня уже не смотрит на нас. Она в раздумье стоит над столом: пора убирать посуду. Рядом вертится Гек. Он проводил нас до моста через ручей и вернулся.
Лагерь скрывается за холмами, машина начинает нырять на выбитой дороге.
— Эй! — кричит Олег. — Осторожней! Моя лодыжка.
— Подумаешь, голубая кость! — смеются девочки.
— Голубой кости лодыжка, — довольный, декламирует Олег.
— Какой размер? — спрашивает Андрей.
— Сорок четвертый.
— Я не о мослах.
— Минуту. Го-лу-бой ко-сти ло-дыжка... Анапест.
— Нет.
— Нет? Не важно. А вот мы с Сергеем видели в автобусе такую надпись... — Олег скандирует, закатив глаза: — «Дверь открывает шофер на основной остановке...» Это же Гомер! Так, Серый?
— Да, — быстро отвечает Сережа. Он подпрыгивает на скамье и валится на меня.
Черт! Деревянная у него нога, что ли!