— Прости, нечем поднять.
— И не надо. На вот, почитай... А ты говоришь, что партия не виновата. Почитай, почитай! «Городские ведомости» — единственная газета, из которой можно глотнуть хоть чуток свежего воздуха. Правды. Я редактора Гришку Андреевца хорошо знаю — вместе в цирке политинформации слушали. На. Держи.
Хоменок взял газету, что протянул ему Володька, поднес к глазам, а затем по слогам, словно школьник, начал читать — надо будет очки все же купить, не дело это:
— «КПСС не виновата! Она не поддерживала ГКЧП в дни путча, — там-сям еще можно услышать такое. Так ли это? Перед вами, уважаемые читатели, две шифротелеграммы, конфискованные в секретном отделе обкома партии. Там точно, черным по белому сказано: 19 августа 1991 г. секретариат ЦК КПСС обращается к первым секретарям ЦК компартий союзных республик, крайкомов, обкомов партии принять меры по участию коммунистов в содействии Государственному Комитету по чрезвычайному положению в СССР. А секретарю ЦК КПСС О. Шенину этого показалось недостаточно, и он 20 августа направляет дополнительно еще одну шифротелеграмму, где просит информировать ЦК КПСС о принятых мерах по наведению порядка и дисциплины. Разумеется, в рамках действий ГКПЧ.
Что это, как не криминальный финал КПСС!..»
— Далее можешь не читать, и так все понятнее некуда! — посоветовал Володька. — И купи, Данилович, с пенсии очки. Дашь десятку, я подберу…
— Совпали, получается, мнения по очкам, — ответил Хоменок, а потом, подумав немного, твердо заявил:
— А я свой партбилет не отдам!..
— Ты не виноват... Я знаю, Данилович, тебя!..
— Если партию разогнали, значит, виноват и я, — не согласился Степан Данилович. — Взносы, значит, платить не надо? Так, получается?
— Наверно. Не вникал конкретно. Но разузнаю. А-а, про взносы. У нас в секретной части служил подполковник Дургарян, армянин. Беспартийный. Дома в копилку каждый месяц, сколько и служил, откладывал с получки три процента, которые платил бы, имея партийный билет, а по выходу на дембель купил за те деньги «Жигули». Как раз хватило. Так-то вот!..
— Ты бы все равно не собрал и не купил.
— Я — возможно, но не я один такой, — Володька чуть даже обиделся на Хоменка, ведь тот в последнее время, как он заметил, стал относиться к нему предвзято. — А Заплыкин дернул в Москву.
— Да слышал. Туда ему и дорога. Москва большая. Там всем места хватит.
— Не скажи, Данилович! Умный человек был! Голова!
— Что-то все они, если тебя послушать, такие умные, а партию ухайдакали. Как это так — взять и отдать власть? Такую власть!.. Выхватили из рук прямо средь белого дня и разрешения не спросили!.. Как окурок все равно. А те: нате, раз вам так прижучило. Управляйте. И надо же — совпадение, что и Дом коммуны развалился почти одновременно — как по договоренности. Строили светлую и свободную жизнь, а оно все сикось-накось получилось. Тьфу-у, заразы! Сбегай, Володька, купи поллитровку, помянем партию, что ли, а?
— Давай — схожу, — протянул широкую, словно лопата, ладонь Володька.
Хоменок расщедрился, и Володька исчез за дверью, а сам он подсел поближе к окну, посмотрел, что творится на улице. А что там могло твориться? Дом коммуны как стоял, так и стоит с выдранными оконными рамами, а на заборе, коим обнесли его строители, кто-то нацарапал зеленой краской: «Бог вас видит». Скромно и точно. Может, и так. Может, и следит он, Бог, за каждым нашим шагом. Только как он один успевает за каждым?..
Степан Данилович, хоть и был партийным человеком, однако же не чуждался ничего земного, мог накуролесить, не придерживался строгих правил и других не наставлял, куда идти и что делать, что есть и пить. А позже начал все чаще и чаще поглядывать на небо — словно, действительно, хотел увидеть там Бога...
Иногда, а в последнее время все чаще и чаще, у него перед глазами проносилось прошлое — пестрело синью холодное северное море, колыхались и стонали в пучине грозные волны...
...Их подводная лодка попала тогда в непростую ситуацию: неожиданно во время боевого рейда в суровом море ее местонахождение стало известно немцам, и субмарина вынуждена была залечь на дно. А когда вздыбилось, задрожало от взрывов глубинных бомб море, неуютно стало на подлодке — ее качало, как зыбку; били враги по цели, не жалея бомб, а цель была одна — выявленный объект, то есть их подводный дом, значит, и — они, моряки-подводники, в том числе и матрос-торпедист Степа Хоменок. У него тогда был первый выход на боевое задание, так могло случиться, что и последний. Все бы ничего, но экипаж охватила тревога, когда атака немецких эсминцев прекратилась. В подлодке стало чрезвычайно тихо — от тишины начинала болеть голова, стоял в ушах прежний гул, которого на самом деле не было.