Пузаныч и Жаклин сорвались на место встречи на своём папелаце. Последняя даже не чмокнула Макса в дряблую щёку смертника. Так что Бужеле Макс остался давиться в гордом даблночестве с Женькой за сравнительным анализом качества винно-водочного изделия. Правда, только на два часа с небольшим.
Через два часа с небольшим в Холодильник буквально залетели два взъерошенных, навзничь вспотевших птенца грязного фотографического бизнеса. Один из них в лице Сержа промчался в дарк рум, лабораторию, (она же еще служила иногда и кухней) любезно предоставленную ему хозяевами сквота. Жаклин же, почему-то вся в блевотине и поэтому, наверное, с совершенно зелёным фэйсом лица, упала на колени перед раздолбанным телевизором "Филипс" 1978 года рождения, (такой дурацкий, еще с деревянным корпусом) и включила канал последних новостей ТФ-1.
То, что говорилось в новостях, все знают. Куча полиции, другого непонятного народа, вспышки камер, телевизионщики со своими "Бетамаксами", повисшие над тоннелем, где часом раньше огромный черный "мерин" превратился в кусок железяки, и оборвались жизни трёх человек. Двое из которых еще получасом этого часа раньше уплетали мороженое на десерт в ресторане отеля Риц.
Плюс ко всему Парижские полицаи сразу же врубили розыскную "Сирена-2" и разослали ориентировку, усиленно разыскивая какой-то голубой Рено очень старого выпуска, номера которого никто из свидетелей не помнил.
Не помнил, конечно, грустно усмехнулся Макс, потому как Пузанов перед каждым выездом на дело старательно замазывал номера грязью. Тут же на паркинге у него всегда стояла пластиковая бутылка из-под минералки "Евиэн", наполненная влажной, грязной массой, чтобы не бегать по округе и грязь эту не искать. Тем более что номер очень запоминающийся - PAPELATS.
Одним словом, все эти фотографии искореженной машины в Мишелевой коллекции и являли собой фотографии с места знаменательного убийственного события.
- Правда, Макс?
- Правда, Мария!
Да только вот эти фотки сами по себе ничего не представляли особенного. Ну, машина искорёженная, и что с того? Таких фотографий потом во всех газетах как грязи появилось сразу на следующий же день. Но вот то, что, как потом рассказала Максу в пьяном бреду несовершеннолетняя Жаклин, они оказались не только прямыми свидетелями, но и виновниками катастрофы, оказалось для меня новостью.
Да действительно, по совету умной мамаши они запарковались на аварийных огнях прямо на углу Рю Бовард и стали поджидать гостей. Сразу по исчезновению Доди и Ди из ресторана, мамаша Рошель звякнула Жаклинке и объявила минутную готовность. От Риц до набережной по вечернему Парижу без пробок минут десять хода. Жаклин выехала немного на угол, чтобы не упустить клиентов. Серёга сидел и готовил камеру к бою. И точно, через минут десять появился идущий на полном ходу "шестисотый". Никакой папарацной погони за ним не было. Жаклин с визгом и гарью протекторов бросила своего малыша на набережную и подрезала буржуинскую машину. Москва отдыхает с такими вот подрезаниями. Водитель мерса резко сбросил скорость, поматерился, наверное, еще на понятном ему французском языке, типа "шайза!", и ушел в другую полосу. Машины поравнялись, Серж из открытого окна начал щелкать первую пленку со скоростью кадр в секунду. В большой тачке поняли, что попали в засаду из папарациков, и дали газу. Не тут то было. Опытная девчушка выжала всё из Рено и уже на спуске в тоннель, поравнявшись с противником, опять попробовала старый проверенный трюк по его остановке. Стала подрезать мерина. Серёга, как на войне, со скоростью трёх секунд, заменял плёнку в камере.
Водила за рулём Мерседеса припух от такой наглости и прибавил хода. На спидометре у Жаклин стрелка замерла на максимуме 140. Больше двигатель тянуть не мог. Борьба моторов закончилась. Мерседес стал уходить в левый ряд, но как-то сутуло, не по военному. На последнем издыхании папелац попытался еще дернуться за большим братом, и тут случилось непоправимое. Видимо водитель Мерса сбросил немного скорость на въезде в тоннель и Жаклин, не успев затормозить, зацепила его задний бампер. При обычных скоростях ничего бы и не произошло, но вот когда идёшь под двести на городских улицах, случиться может всякое. Папелац сразу же от толчка свингануло, но Жаклин (молодец всё-таки, парижская драйверша) справилась с управлением и после двух разворотов встала как вкопанная на правой крайней полосе. Мерседес же как-то неуклюже от удара дернулся вправо, влево, такое ощущение, что двигался то на двух правых, а потом двух левых колёсах, туркнулся в центральную опору тоннеля, и тут уж его стало швырять от стены к опорам, что твой каучуковый мячик. С каждым новым ударом, на глазах у оцепеневших Жаклин и Сержа мячик из красиво сложенной, обтекаемой, округлой формы превращался в консервную банку. Жалкую, мятую, битую, с остатками дальневосточной кильки в ней.
Через несколько секунд всё закончилось, только непомерно большая груда железа продолжала изрыгать из-под себя вой не хотевшего преждевременной смерти двигателя внутреннего сгорания.
Жаклин первой вышла из оцепенения и нажала на газ. Папелац Рено, проехав трагические пару сотен метров, остановился у черного разбитого корыта. Невольные участники трагедии, а проще говоря, прямые виновники совершившегося, выползли из автомобиля с изрядно помятым передним бампером и медленно подошли к черному, умирающему, нервно постанывающему быку. Первое, что бросилось в глаза, это часть авто со стороны водительского сидения - большой кусок мяса с костью, округлой формы, прижатый помятым рулём к осколкам остатков лобового стекла. Из разбитой кровавой массы на тонких ниточках, как у сломанной куклы-марионетки, свисали два теннисных шарика. В момент, когда парижская школьница осознала, что это просто-напросто глазные яблоки водителя на тонких жилах и нервах, её желудок изрыгнул накопившееся и взбаламученное автогонкой "Бужеле" прямо на красивую светло сиреневую несовершеннолетнюю кофточку.
Через несколько минут Жаклин нашла себя уже сидевшей у стены тоннеля, а Серёга сграбастывал стройную фигуру её в свою сильную русскую охапку и тащил к голубой машине. Бросил вялое тело на заднее сиденье. Бухнулся за баранку. Дал газу.
С обоих концов тоннеля несся рёв полицейских, пожарных и скоропомощных сирен.
Макс выжал себе в бокал остатки второй бутылки Шираза, (мы сидели с ним в маленьком тихом кафе "Ля Рошь" напротив Дома Инвалидов), и тихо сказал:
- Но ухлопали их обоих, Мария, да еще и мать Жаклинкину Рошель, совсем не за то, что они торцанули "мерина". Тот водила-то совсем в дудочку бухой был. Странно, как он вообще за рулём мог сидеть. Так или иначе, въехал бы куда-нибудь. Дали бы лучше охраннику машиной рулить.
Помолчал. Я заказала третью бутылку. Глотнула немного сама из бокала, где только что плескалась минералка "Перьер" .
- Я видел эти фотографии, которые он сделал в то время, пока Жаклин целых две минуты в коме валялась у стены. И выскочившие глаза водителя, и охранник к куче собственного кала, и кое-что еще. Серж никому их не показывал достаточно долгое время. Только почти четыре месяца спустя, приехав в Париж, (Мишель твой тоже приехал тогда из Амстердама с ним встретиться) решил поделиться с нами наболевшим. Вот мы и стали первые и единственные, кто их и видел, эти фотки несчастные. Ну, это всё ничего. Папелац мой помятый так ведь никто никогда и не нашел, хотя и искали, судя по ежедневной прессе очень долго. Такого говна, как моя тачка по Парижу тысячами мотается, и побитые из них - каждая первая. Через месяц я на свалке скрутил новый бампер, даже цвет подошел, и всё шито-крыто стало. Потом я кумекать стал, что же они так к моему корыту прицепились, ведь никто же не видел момента столкновения. Всё что досталось полицаям - только выезжающая из-под моста подержанная машина боевой голубой раскраски, предположительно Рено, и еще свежие следы голубой краски на заднем бампере Мерседеса.