Вечерние сумерки заливали волны чернильной темноты. Они были словно отлиты, из густого, черного стекла. Я не знал, было ли это колдовство, но вдобавок ко всему начал сгущаться туман. И в душе у меня начало созревать нехорошее чувство, становясь все мрачнее с каждой секундой.
Деревушка, название которой я даже не знал, лежала впереди в самом сердце долины, окруженная, точно объятиями матери, острым частоколом. Ворота были выломаны, причем выломаны вовнутрь, и недалеко в стене виднелась брешь. Ни одного дозорного, ни огней, ни переклички.
Мертвая тишина.
Лишь одинокий фонарь скрипел на ветру, и ни одной живой души вокруг. Сестра Элиз выкрикнула команду и отряд рассредоточился. Заходя внутрь и держа перед собой факелы. Деревушка была меньше той, в которой Дарий родился, но сейчас она была похожа на воспоминание, на кладбище полное призраков. Вырванные двери висели на петлях, как сломанные челюсти, а пустые окна напоминали пустые глазницы.
Мы продвигались вперед, бойцы ордена заглядывали в дома, но там их ждала лишь перевернутая мебель, засохшая кровь и тишина. Так мы и дошли до центральной площади, где стояла часовня, наподобие той, в который мы переночевали, когда бежали из замка Бенуа.
Опустошенная пламенем, упершая в небо сломанные стропила, точно ребра выпотрошенной грудины. Колокольня уцелела, но язык прогорел и отвалился, оставив сам колокол раскачиваться на суровом ветру.
Безмолвно.
Бессмысленно.
— Ничего не понимаю, где все. — Ни к кому не обращаясь сказала сестра Элиз.
— Там, — подал голос я, стараясь не обращать внимания на голоса. — В часовне. Сожжённые заживо.
Только сейчас, по-моему, на меня обратили внимание. Обернулась инквизиторша, как и обернулся Нестор.
— Откуда ты знаешь? — Нахмурилась она, подняв факел, чтобы лучше видеть мое лицо.
— Я еретик не забыли, я чувствую смерть. И эта деревушка — это кладбище. А часовня, надгробие. Тут были мертвые. Они тут пировали. — Ответил я не поднимая головы.
Нестор посмотрел на меня и махнул бойцам, которые пошли внутрь часовни, проверять мои слова.
Но не успели они ступить в разрушенную часовню, как ощущение накрыло меня, я почувствовал его, как с трепетом ощущают нежный поцелуй в затылок, странное было ощущение — словно ледяными пальцами провели по спине, вверх по позвоночнику дойдя до скальпа, а потом ввели их в мягкий, как желе, купол черепа. По шее пробежал озноб. Не мягкий, словно нежнейший шелк поцелуй ветра, которым меня одаривает Полночь, а мерзкое чувство, словно ты подцепил пиявку-слизня в ледяной воде. Моего разума едва ощутимо коснулось нечто мягкое, словно хлопок. Быстрое, точно молния и едва уловимое.
— Он пировал. — Все так же не поднимая головы добавил я. На что на меня снова оглянулись все.
А я лишь гремя кандалами указал в сторону. И там, на границе света наших факелов, словно соткался из окружающей темноты молодой парень лет двадцати.
Он был прекрасен, не подвластен времени. Кожа превосходный алебастр, длинные черные волосы зачёсаны назад, открывая широкий лоб с вдовьим пиком. Одетый во все черное: кафтан и сорочка с пышными манжетами, шейный платок, все вымокло в крови последнего убитого бедолаги. На поясе прекрасная шпага. А в глазах этой сволочи, раздувшейся от крови убиенного словно пережравший клещ проглядывали века убийств, а дарованная ими сила текла в его жилах.
Он был иной, абсолютно иной, я видел мертвых, да чего уж там, я сам их создавал. Но это, это было совершенно иное, чуждое, если там я чувствовал отголоски души. То тут, тут ее не было.
Только голод.
Он улыбнулся мне, захлопав в ладоши и над мертвой деревней пронесся черный страшный смех. Его глаза чернели на фоне багряной маски, в которую превратилось его лицо. Наши взгляды встретились, и я ощутил, как его разум давит на мой — нежно, словно первый поцелуй. Сердце у меня загрохотало, как молот о наковальню.
— А мы вас заждались. Могли бы и поспешить. Негоже заставлять ждать своих собратьев. Они так молили, так кричали.
— А какие песни ты нам споешь, еретик? — Громко спросила сестра Элиз, и все факелы разом разгорелись, словно в них бензина плеснули.
— Я? О нет, дорогая моя. Сегодня я буду слушать новые мольбы. Я вас забью, как скот! А те, кто после еще восстанет, обернутся шавками! Кормить вас станут лишь останками сгнивших трупов. Будете ниже червей, до конца вечности! Как вот они. — Он встал в пол оборота оглянувшись, и из тьмы позади него вышли дергаясь еще трое, трое одетых в черную, порванную и окровавленную робу. Какие носят только в ордене.