В перепачканной гимнастерке и рваных брюках пошагал я по жнивью, по пашне, вышел на дорогу и возле будки стрелочника задержался, расспросил его, видел ли он шофера автомашины. Нет, мужчина не запомнил лица водителя. Пассажирский поезд простучал колесами к вокзалу. На него я уже опоздал. «Зайду к Ане Царьградской, — решил я. — Кличка Евнух… Может быть, в школе известна?»
В окнах дома горит свет. Постучал в ворота. Свекровь отперла, впустила меня в ограду, ввела в горницу. Увидев мою грязную одежду, запачканное лицо и порванные брюки, женщины заохали.
— Ты, Анна Васильевна, не слыхала кличку Евнух?
Она округлила красивые глаза, поплотнее запахнулась в мягкий перепоясанный халат.
— Евнух? Это Веня Дубровин…
— С кем он дружит?
— С кем? — хмыкнула. — С сыном директора, Ромкой Коренем… А что случилось?
— Ничего, — усмехнулся я. — Мне вспомнилось… Нет, нет, не подумай, что я испачкался в грязи из-за них! Просто пришло в голову «Евнух», где-то сегодня слышал…
— Скрываешь ты от меня что-то, — подозрительно щурилась Аня. — Евнух и Жбан… Евнух и Жбан — это два лесных охотника. — Она рассмеялась. — Так зовут Ромку Кореня и его дружка Дубровина. Они часто ходят вместе на охоту. Любят рыбалку… Дубровин живет в интернате, активист, хорошо учится… Ромка тоже парень толковый, но избалованный отцом. Он ныне все лето работал в колхозе на школьной машине.
Анечка тараторила и тараторила, а я старался не перебивать, все более догадываясь и уверяясь, что попал под месть двух дружков… Вот так фокус!
— Ромка дружил с Юлей, имей в виду! — предупреждала меня Аня. — И может быть, между нею и Ромкой что-то случилось…
Ехать с новостью к следователю не хотелось. Все так запуталось, лучше было немножко подождать.
— Слушай, Саша, дай мне дневник Ксении, — вдруг предложила Аня.
— Зачем?
— Почитать…
Никогда нельзя было уследить за логикой Царьградской, беседует об одном, вдруг перепрыгивает на другое. Зачем ей дневник? Это школьное тайное сочинение девочки, которая училась когда-то в нашей школе, теперь оно хранится у меня в комнате общежития. В дневнике неодобрительные отзывы учениц о своем директоре школы — Илье Борисовиче. Быть может, у Ани вдруг мелькнула мысль использовать дневник много лет спустя против Кореня-старшего? Этого еще не хватало.
— Нет, Анечка, дневник я не дам!
Покинув дом Царьградской, я ушел на железнодорожный вокзал, просидел там на скамейке до пяти утра и поездом вернулся в город. С первым автобусом попал к себе в общежитие.
Дневничок Ксении, который Анечка просила, я ей все-таки дал… Звонила много раз по телефону, выманивала, умоляла. И я сдался — послал ей в Лесной по домашнему адресу кипу тетрадок ее школьной подруги. Стыжусь: зря это сделал; защищаюсь от ошибки только раскаянием… Дневник, которому я сам дал название «Ксения + Валера = Любовь!», с детских лет вела Ксения Комиссарова, в нее я влюбился в конце учебы в профтехучилище. После демобилизации из армии я самолетом добрался до Сургута, где девушка работала штукатуром и была секретарем комитета комсомола треста. Встреча у нас произошла в кирпичной коробке здания, объяснение — на чердаке… Да, мы поднялись с нею наверх, потолковали… И я убедился, что она мне не более чем соученица… Она жила мечтой стать актрисой, но не знала, как достичь заветной цели… Маленькая, быстрая, властная, Ксения удивила меня в тот день резкими перепадами настроения. Оказалось, у нее кто-то выкрал из чемоданчика, который хранился под кроватью, дневниковые записки. Мы обсудили беду, и я тоже забеспокоился за девушку: а ну как эти тайные записки попали в руки какому-нибудь хохмачу! В них нелестные отзывы о главном инженере треста, зарисовки с натуры подруг и товарищей… Одним словом, если секретный журнал пойдет по рукам в тресте, то Ксюше придется бежать куда глаза глядят. Спустившись с чердака, я нашел в прорабской двух парней, они по моей просьбе прочесали все комнаты общежития и обнаружили тетрадки в тумбочке той же комнаты, где жила Комиссарова. Связку тетрадок без ведома хозяйки вытащила из чемодана ее же «однокомнатница», а сама уехала в командировку. Получив от меня злополучные записки, Ксения тут же, на пустыре возле строящегося здания, бросила кипы бумаг в костер… Увидев, как черные столбы дыма танцуют на дневнике, я схватил палку и выбросил обугленный клубок бумаг на песок, затоптал тлеющие комки и, завернув обглоданную огнем, обугленную по краям драгоценность в газету, вернул хозяйке.