Шваброедов уже почти отдал долг Родине (странно, что с Родиной приходится расплачиваться таким образом), до дембеля оставались жалкие триста четырнадцать дней, не считая двух выходных…
И тут произошёл несчастный случай. В один из дней пришлось сыграть злополучный марш целых восемьдесят раз (оркестр готовился к прибытию страшного генерала по фамилии Лось и оттачивал своё мастерство). Шваброедов играл блестяще, но остальные тридцать музыкантов никак не могли вовремя вступить. Семьдесят девять раз звучали первые слова «Взвейтесь, гуси расписные! Расплеснись, волна-подруга!», но точно играл только наш скрипач-барабанщик. Наконец, уже за полночь, всё получилось, но сутки не думали кончаться.
Шваброедову пришлось ещё почистить гору картошки и пережить другие неприятности (вечно задумчивый выпускник консерватории в армии считался умственно отсталым. Даже автомат он держал, как скрипку, вызывая на стрельбах неуместное ржание).
В конце этого очень длинного дня, добравшись до койки, он заснул так крепко, что не проснулся при команде «Подъём!». И даже при команде «Подъём, перемать!!!».
По распоряжению командира, в порядке товарищеской шутки и лёгкого взыскания, спящего Шваброедова тихонько отнесли на плац и положили. Вокруг построился оркестр и грянул марш. Очумевший выпускник консерватории вскочил и с этого момента стал совсем не от мира сего.
Впечатление для музыканта-синестетика оказалось слишком сильным: отныне мир виделся ему в сплошных квадратах, от квадратных ворон до квадратных тарелок. Изменилась и его речь. На все события он стал реагировать популярной в армии поговоркой: «Круглое носим – квадратное катаем». И фразой: «Возьми сосиску» (эти два слова, однажды сказанные поварихой в столовой, были самым ярким проявлением добра за время службы). К тому же сосиски он впервые попробовал в армии и очень их полюбил.
Благодаря новому словарному запасу и мировосприятию Шваброедову удалось устроиться в Жилищную контору, где он считался толковым и культурным специалистом.
Да, и ещё он иногда напевал «Бром! Бром-бром! Бром!», имитируя звуки марша. Поэтому его так все и называли, хотя по паспорту он был Анатолием.
В куче обломков – какое-то движение. Доносится голос Хароновны:
– Неужели в этой стране никто не может умереть просто от старости?!
Картина шестая
Победов: Ситуация критическая. Личный состав убывает. Осада не снята. Из продовольствия – половина воблы. Из воды – ведро бетона. Этого нам хватит в лучшем случае на неделю. Собираю экстренный совет.
Минерва: В холодильнике есть ещё горсть брусники.
Алебастр: Нет, холодильник абсолютно пуст, я три раза смотрел. Абсолютно.
Минерва: Как истинный мужчина, ты можешь увидеть в холодильнике только то, что сам туда положил (возвращается с брусникой).
Победов: Немного легче, но принципиально ситуации не меняет.
Сталеваров: Нужно принять бой. Пойти на прорыв.
Благородиев (задумчиво): Куда отступал бы фельдмаршал Кутузов, если бы повсюду была Москва?..
Победов: Нужно атаковать и пробиться к Яузе. Оставаться на территории гарнизона далее бессмысленно. Предлагаю назвать прорыв в честь погибшего барабанщика, пытавшегося поднять наш боевой дух.
Благородиев: Да, «прорыв Шваброедова»! Он станет легендой!
Победов: Первой пойдёт конница.
Благородиев: Есть!
Победов: За ней – кадровая пехота.
Сталеваров: Есть!
Победов: Потом ополчение.
Кукушан: Есть!
Победов: Затем единственный танк добьёт противника.
Алебастр: Ничего подобного! Я пойду первым!
Победов: Совет в Мытищах решил иначе.
Минерва: Я пойду перед Алебастром! Ты сам говорил, Буся, что все люди делятся на философов и полководцев. Философ – ты, значит, полководец – я.
Алебастр: Я говорил о людях, а не о женщинах! Женщины делятся на муз и гарпий. Музы священны, их защищают до конца и отдают последнюю воблу. Я пойду первым, и точка.