По поводу телевидения, кибернетики и электронных машин, которые играют в шахматы и пишут стихи, Леша знает немало. У него на койке в общежитии всегда валяются журнал «Знание — сила» и потрепанные занимательные брошюрки. И он вычитывает оттуда такие забавные штучки, что нормальному человеку и не приснятся.
— А знаете, ребята, — говорит он, — в «Занимательной физике» пишут, что если все человечество утопить в Ладожском озере, то уровень воды поднимется только на два сантиметра. Вот! Только и делов, что на два пальца всплеснет вода в озере. А вы говорите — человечество!
И в кабине хохочут: вот выкаблучиваются в «Занимательной физике»!
Навстречу им по шоссе в снежном вихре мчатся машины: рейсовый автобус из райцентра, автофургон, голубая малолитражка с помятыми крыльями. Мелькает у обочины указательная стрела — в аэропорт. Потом встречается грузовик, на котором трепещет красный флажок: везут бревна из леспромхоза.
Леша закуривает и говорит, что напрямую, через райцентр, в бывшую Тасеевку не проехать, дорогу уже замело. Придется молодым ехать до леспромхоза, а там идти пешком, через реку. Карьер стоит за рекой, близко от леспромхоза.
И скоро Леша сворачивает с шоссе — на леспромхозовскую ухабистую дорогу.
Там над узкой просекой висят пихтовые лапы. Снег с нижних веток сбит машинами, а на верхних лежит пластом. Сразу становится темно, Леша включает фары. Машину мотает на выбоинах, и свет обшаривает просеку сверху донизу.
Потом они встречают трактор с санями. Сквозь лязг гусениц прорывается визг деревянных полозьев. Приходится уступать дорогу. Леша сворачивает, но, не рассчитав, попадает колесом в кювет.
Пропустив трактор, Леша и Демин прыгают из кабины в снег.
А Оля остается в кабине с телевизором на коленях. Она так и сидит в своих нарядных туфлях, валенки лежат у нее в ногах. От вина немного кружится голова. Оля дремлет и слышит, как ее муж ходит вокруг машины в скрипучем снегу и подсовывает под колеса ветки. И почему-то ей хорошо и спокойно. Будто так всегда и бывает: в день своей свадьбы дремлешь в грузовике, застрявшем где-то в таежной глуши.
Она открывает глаза. Фары в упор освещают корявую ель. В дымном свете блестят ее иглы и бесшумно падает снег.
Потом снова машина грохочет по гулкой, ухабистой просеке. Над макушками пихт уже светится звездная синь.
Наконец вдали мелькают огни леспромхоза…
— Парень! — окликнул Леша прохожего, когда они въехали в поселок.
Белобрысый парнишка в начищенных сапогах и кепке рассеянно оглянулся.
— Послушай, как тут проехать к берегу, на Тасеевку?
Парень с удовольствием осмотрел свои сапоги, блестевшие в свете фар.
— А я знаю? — пожал он плечами. — Просекой нельзя, замело. — Подумав, он оживился: — Друг, подбрось до столовки, там спросишь у шоферов.
Ясно было, что он беспокоится за свои начищенные сапожки, в которых жалко идти на танцы по глубокому снегу.
— Цепляйся, — сказал Леша Громов.
Парень вскочил на подножку, и они поехали. Поселок тянулся вдоль пустынного поля старой вырубки. Над низкими крышами бараков горели редкие электрические огни. Сарайчики из горбылей тонули в сугробах.
Столовая была уже закрыта. Но в окнах горел свет, виднелась буфетная стойка с никелированными перилами, кассой и надписями «Чай», «Кофе», «Холодные закуски». Столы громоздились в углу. А на стене киномеханик вешал белую простыню — экран.
У крыльца, покуривая, стояли леспромхозовские парни.
— Ты у них спроси, — сказал белобрысый Леше.
Оказалось, что дальше пути нет. До реки еще два километра, дорогу занесло, и машина не пройдет. Придется им ночевать в леспромхозе, а утром как-нибудь добираться до Тасеевки.
Узнав об этом, Оля поставила телевизор на сиденье, открыла дверцу и осторожно ступила с подножки в снег.
И, увидев Олю, парни все враз бросились ей помогать.
Белобрысый даже забыл о своих начищенных сапогах и с удивлением смотрел на точеные красные туфельки, ступавшие по снегу.
— Это ей в Тасеевку? — быстро спросил он у Леши. — Так бы и сказал. Дуйте к директору, пока он в конторе. Просите транспорт, чего вам тут ждать до утра.
Демин и Леша пошли в контору. А Олю обступила толпа парней — сучкорубов, чокеровщиков, трактористов.
Контора была открыта, но в безлюдных комнатах стояла сонная, воскресная тишина. Фамилия директора — Малибаев — значилась на табличке у двери, обитой дерматином. Малорослый, плотненький Малибаев звякал ключами у письменного стола.
— Входите, входите, товарищи, — кивнул он приветливо. — Только я уже ухожу.