Но, усмехнувшись, бывший бригадир согласился и на разнорабочего.
— Только запомни, прораб, — ты Петухова не трогай. Убью! — вдруг шепнул он мягко и ласково, стиснув глаза в тугих, как щетина, белесых ресницах.
Не от него ли бежал тогда Бакушкин в темень морозной ночи?
Стало так тихо, что, обманувшись тишиной и покоем, в стене подал голос сверчок.
— Володя, открой! — Это Оля стукнула в дверь.
Бородачев отступил. Демин прошел мимо него и открыл дверь. Оля в одной руке держала чайник, в другой — сковородку с картошкой.
— Муж, ужинать!
Но, переступив порог, она увидела Бородачева и молча поставила сковороду на стол. Непрошеный гость так же молча вышел из комнаты. И дверью не хлопнул, а притворил ее тихо и вкрадчиво, и Демин подумал, что лучше бы кончить с ним сразу, чем играть вот так в кошки-мышки.
— И чего ему надо! — сказала Оля.
— Сапоги забыл, — ответил муж полуправду.
— Я почему-то его боюсь. Не ссорься с ним, ну его в болото, пропойцу.
— Трусиха ты. — Он потрогал на ее шее тонкую золотую цепочку. — Моя трусиха.
— А знаешь, — засмеялась она, — у нас с тобой уже юбилей. Уже два дня, как мы поженились. Мы супруги со стажем.
— И ты у меня уже ста-аренькая.
— Нет, я красивая! Ребята за мной ухаживают. Даже Самохин помогал жарить картошку. Я у тебя еще молоденькая. А ты меня еще любишь?..
Остыла картошка на сковороде и в лампе потускнел керосиновый огонек, а они все шептались обнявшись.
Но непрочно было их одиночество. За дощатой стеной, в общежитии, все громче шумели пьяные голоса. И, прислушавшись, Демин не выдержал: оставил жену и пошел в коридор.
В коридоре под лампой Самохин дымил «термоядерной» и читал вслух газету. На табуретке сидел старик сторож с винтовкой и в казенном тулупе. Слоями плыл махорочный дым.
Послушав громкую читку и закурив, Демин спросил, что там за праздник у них в общежитии.
Самохин нехотя оторвался от газеты.
— Обыкновенное дело, — сказал он. — Петуховский самогон.
Сторож усмехнулся:
— Три бутылки приволок Борода. Чего-то он разошелся.
— А вообще, что он за человек? — спросил прораб.
— Кто его знает? — ответил Самохин. — Болтают, отсидел срок, потянуло на честную жизнь. А деньгу он любит, факт. Свое всегда возьмет.
— И еще чужое прихватит, — проворчал сторож. — Сообразительный, да не туда соображает.
— А куда? — Демин прислушался к голосам в общежитии.
— Поди разберись.
Демин чувствовал, что старик не досказывает — побаивается бывшего бригадира или ему, новому прорабу, не доверяет. Узнал он только, что в Тасеевке Бородачев появился, отбыв срок по темному делу, на первых порах помалкивал, и его взяли в бригаду «в целях трудового воспитания».
— Этого волка корми! — Сторож сердито притоптал на полу окурок и запахнул тулуп. — Ну, мне пора.
Он ушел на свой пост, а Демин с Самохиным стояли в коридоре, курили, слушали ожесточенные голоса из-за двери.
— …Я, говорит, тебя, Петухов, выгоню, как собаку! Плевать, говорит, мне на закон. Братцы, да он нас всех тут разгонит! Прокурору надо писать!
Это Бородачев — его слова, его и музыка. А вот запальчивый дискант Ромки:
— Это твоего Петухова надо под суд! Самогонщик!
— Прокурор разберется! Митька, тащи бумагу!
— Сей момент! — Митя Грач захохотал.
— Ребята, к Егору бы сбегать, добавить, — прогудел бас Нехая, и Демину вспомнилось, как этот хмурый, неразговорчивый, полюбившийся ему работяга дотемна ворочал и рвал трактором лес на увале. А вот сидит Нехай за пустыми бутылками — и нет работяги, нет Нехая.
И снова пьяненький, с хитрецой голос бывшего бригадира:
— Митька, пиши! Мы, нижеподписавшиеся…
И вспыльчивый окрик Чибисова:
— Брось крутить! Он парень дельный. Не Бакушкин.
— Митька, пиши!
— Борода, заткнись, зараза!
Что-то там громыхнуло, наверное табуретка. Нахмурясь, Самохин по-строевому подтянул ремень.
— Ты погоди, не ввязывайся, прораб.
Он вошел в общежитие и прикрыл дверь. Там стало тихо. Потом захохотал Бородачев:
— Ничего, она у нас привыкнет. Братцы, выпьем за новобрачную! Культурная девочка.
Крутит, хитрит Борода!
Да, у него изворотливость и опыт всей его хитрой жизни и знание человеческих слабостей. А что у тебя, кроме диплома с непросохшей печатью и веры в человеческую справедливость?
Демин стоял и смотрел в окно. Над темными пихтами, над рекой висела луна. И вокруг — ни одного огонька.