На столе и на лавках лежали бумаги Можайкина. Сам он был жилист, сутуловат, огненно-рыжей масти, одет в потертый офицерский китель с ленточкой орденов и медалей, говорил резко и зло. Глебов сразу подумал, что такого напористого мужика сдержать нелегко. Пока Глебов умывался из рукомойника, бывший прораб беспокойно ходил по избе, поглядывая в окна, где по шоссе катили машины, и в который раз пояснял, почему не закрыл этот мост.
Мост стоял с тех времен, когда по захудалому тракту тянулись телеги да изредка пробегал грузовик. В войну все изменилось, в глухой угол Алтая эвакуировали заводы и фабрики. Теперь через Каменский мост идут сотни машин; если его закрыть, район будет отрезан, а объезд — сотня верст нелегкой горной дороги.
Можайкин хотел доказать, что мост свое отжил и нет смысла тратить деньги и время на его капитальный ремонт, нужно строить мост современный, с расчетом на мощный грузопоток в ближайшие годы.
— Новый мост? Очень разумно, — ответил Глебов. Он умылся и растирал полотенцем уставшее тело. — Но это решать не нам. Не нашей конторе.
Глебов оглянулся и поискал в комнате зеркало; оно висело на стене около фотографий. Он подошел и стал причесывать мокрые волосы.
— Мы, дорогой товарищ Можайкин, отвечаем за Каменский мост. Если он рухнет, спросят с нас, с тебя и меня.
Случайно Глебов взглянул на портрет, который висел около зеркала.
То была фотография юноши в пилотке со звездочкой и в новенькой гимнастерке с лейтенантскими «кубарями» — очень счастливого юноши, только что ощутившего себя командиром. Конечно, безмятежный юнец был ничуть не похож на того лейтенанта, разве что худощавым овалом лица. Но глаза нельзя было не узнать, — они и тогда, в ту далекую пору, у этого юноши выделялись своей необычностью.
И Глебов уже не слышал, что говорит ему рыжий Можайкин; а тот понял это молчание как добрый признак раздумья и, ободренный, говорил очень напористо:
— …Да ты посмотри, какое движение! Какая сила идет! — Он кивнул на окно, за которым то и дело грохотали машины. — Ведь ты сапер, воевал. Кто закрывает мост в разгар наступления? Да ты бы сам стоял по горло в воде и держал его на своих плечах! Так? Ну что ты, Глебов, молчишь?
Тот обернулся, и Можайкин, наверное, понял, что Глебов думал совсем о чем-то другом, о своем, и что все эти слова были впустую. И все же бывший прораб упрямо выкрикнул:
— Закрыть Каменский мост? У меня рука не поднимается!
Отойдя от портрета, Глебов сказал наконец:
— А как быть?
— Едем на мост, сам увидишь.
— Ладно, поехали.
Одеваясь, Глебов будто случайно спросил, кто живет в этом доме. Можайкин ответил, что живет председательша. Муж ее тоже был председателем, умер в войну, она его заменила. Весь день она в поле или в колхозном правлении; дом пустует, вот и пустила прораба-мостовика.
С порога Глебов посмотрел на портрет:
— Ее сын?
— Младший брат. Был, да с войны не вернулся.
— Погиб?
— Пропал без вести.
Они вышли из дома; и пока ехали к мосту в том же «виллисе» с брезентовым верхом, Глебов все время молчал, подняв воротник своей куртки и делая вид, что устал после дальней дороги.
По шоссе они проехали все село и спустились к реке, маловодной, но быстрой, в скалистых и крутых берегах. Мост через реку был стар и стоял на деревянных устоях. У самого моста по шоссе растянулась вереница телег, грузовиков, тракторов, бензовозов. Половина моста была закрыта, там меняли настил. А по свободному узкому коридору тянулись машины. Они шли поодиночке, медленно и осторожно, со стуком перебирая щербатые доски.
И Глебову стало понятно, на что решился Можайкин, — не закрывая мост, укрепить его, чтобы он мог послужить, пока не построят новый.
Около моста горели костры, пахло смолой и щепой. Плотники тесали толстые брусья.
По каменистому откосу Можайкин и Глебов спустились под мост. Шло половодье, и у деревянных устоев упруго бурлила вода. Быстрый поток уносил белую пену, мост гудел и поскрипывал. Его устои были сложены клетью из бревен, уже темных от времени. Глебов взял камень и постучал по бревну. Сквозь шум и плеск воды под мостом послышалось четкое эхо. Дерево было сухое и звонкое — очень хрупкое, старое дерево.
— Ну, парень, ты крепко рискуешь.
— Приходится, — усмехнулся рыжий Можайкин.
— А если рухнет? Быть тебе за решеткой.
— Теперь ты начальником. Тебе и решать.
— Приходится, — усмехнулся Глебов.
И спустя полчаса на мосту появилась свежевыструганная доска, на которой он, новый прораб, куском угля, взятого из костра, вывел заметные буквы: мост закрыт.