— Говорят, — согласился веселый Можайкин. — Да не все. Ты бы послушал, что обо мне говорили сегодня, когда обсуждали проект. Хлестаков я плюс Манилов. — Он от души захохотал: — Этакие Собакевичи! Но молодцы — проект утвердили. Кстати, а ты почему не был на совещании?
Глебов замялся, а в тот миг, замедлив падение, лифт спружинил и замер, и сразу с шумом раздвинулась дверь; и, уже выходя из кабины, Глебов ответил:
— Да понимаешь, последний день перед отпуском, сдавал дела, закрутился.
— Мог бы на минуту зайти. Там и о тебе шла речь, тебя вспоминали.
— Знаю, — ответил Глебов.
— А в общем, — похвастался веселый Можайкин, — все было на уровне. Так что поздравь.
— Ну, с тебя причитается.
— А что! — засмеялся Можайкин. — Повод есть, да еще какой!
Они вышли на людный проспект с бесконечной лентой витрин и реклам, и Можайкин кивнул на подъезд модного ресторана.
— Зайдем, отметим? Или ко мне, в гостиницу? Я в «России» остановился.
Глебов взглянул на часы.
— Времени у меня в обрез. Улетаю в Батуми и такси заказал на девятнадцать ноль-ноль, а еще нужно собрать вещички. Знаешь, давай ко мне, это тут близко, за углом, на старом Арбате. Ты же бывал у меня.
— Бывал, — согласился Можайкин. — И помнится, жена твоя не жалует незваных гостей.
— Не волнуйся, живу один.
— А жена?
— Развелся. Она нашла себе муженька побогаче.
— А-а… — Можайкин сказал это с сочувствием, но так, будто того ожидал и ничуть не удивился. — И давно?
— Уже месяц, — ответил Глебов. — Так что никто нам не помешает. Как говорится, раздавим флакон. По-холостяцки! — сказал он, держась бодрячком, но скрыть свою горечь не смог.
Можайкин понял его и умерил свою шумную радость.
— Ну, если так, — сказал он, — то идем.
Свернув в тихую староарбатскую улочку, они по широкой лестнице старинного дома поднялись на третий этаж. В квартире было голо и неуютно, зиял пустой шкаф, висела без абажура запыленная лампочка, а на обоях темнел немалый квадрат — след исчезнувшего ковра. Так в доме бывает перед отъездом, когда вещи уже упакованы и в опустевших комнатах осталась лишь мебель; это только скелет жилья, лишенный плоти.
Рыжий Можайкин побродил по квартире, подошел к застекленной горке — она тоже была пуста. Он усмехнулся:
— Если мне память не изменяет, тут когда-то стоял фарфор?
— И хрусталь, — с мрачным юмором напомнил хозяин.
— Увезла?
— Не забыла.
Гость посмотрел на голую лампочку.
— И люстру?
— А как же: тоже хрустальная.
— И ковер?
— Еще бы: ручная работа. И сервиз увезла, и подписные издания классиков. Лет двадцать копила.
— Тебе повезло. Каких-нибудь двадцать лет семейного счастья, и ты уже свободен.
Оба рассмеялись, и стало как-то легче.
— И уже начинаешь холостяцкую жизнь! — по-мужски позавидовал рыжий Можайкин, имея в виду, что на столе перед ними лежал раскрытый пустой чемодан лакированной кожи и вещицы, очень полезные для приятной поездки на Черное море: полосатый купальный халат, цветные рубашки, шляпа из желтоватой соломки, джинсы, легкие туфли с медными пряжками, серый нарядный костюм — и все с иголочки, новенькое, еще в целлофане, только что из магазина, и — ничего от прошлого.
Хозяин отодвинул чемодан и вещи на край обеденного стола, поставил коньяк, сыр и хлеб. Достал из пустого буфета граненый стакан и щербатую чашку.
— Извини, хрустальные рюмки чехословацкого производства тоже уехали.
— Да на мой характер, я бы ее!..
— Ладно уж, — отмахнулся Глебов. — Все к лучшему.
Можайкин взял граненый стакан.
— Ну, тогда за твою холостяцкую жизнь. За все, что у тебя впереди.
— А что у меня впереди? — мрачновато усмехнулся хозяин.
— Глупец, радуйся: Черное море, луна, пальмы и девушки. Какие девушки! Брюнетки с голубыми глазами. За это и выпьем.
Выпили первую, и, закусывая, гость продолжал:
— А я, несчастный, завтра опять в свою берлогу. И что меня там ожидает? Болота, буреломы и ударные пусковые объекты, за которые мне мылят шею и с утра, и на сон грядущий. Сутками мотаешься по дорогам, лаешься с прорабами, спишь где придется, ешь, что дают, а потом на тебя же сыплются все шишки из министерства: дай план — и точка!
— Зато масштаб у тебя, — сказал он.
— Еще бы — территория, равная Бенилюксу. Говорят, с Луны видно. Только на вертолете и успеваю. Кстати, был я недавно и в Каменке — помнишь?
Хозяин кивнул: ему ли забыть то село, пустоватую избу и портрет на стене…