— Я готова, — сказала она и появилась в легком ситцевом платьишке, ей, пожалуй, уже тесноватом: в нем она была как девчонка. — Ну идем, только тихо, чтобы он не услышал.
Но отец поджидал их в дверях своей комнаты, высокий, худой, в полосатой пижаме и в тапочках.
— Ты куда? — спросил он у дочери.
— В кино, — сказала она. — На последний сеанс. Ну что ты так смотришь, я сразу вернусь.
— Что-то не верится. — Он в упор посмотрел на Баженова: — Каков добрый молодец.
— Здравствуйте, — сказал тот.
— Здравствуй, молодой человек. Дочка, ты бы хотя познакомила.
Надеясь, что все обойдется, она стала знакомить их и назвала имя отца: Илья Николаевич. Но, представляя Баженова, внезапно запнулась: еще не знала, как его звать. Он подсказал ей чуть слышно, и она, торопясь, повторила. Отец, увы, все расслышал и понял. И хуже того, он не крикнул на дочь, а сказал очень тихо:
— Ты забыла, что́ обещала маме?
— Мама бы отпустила меня!
Тогда он молча махнул рукой — мол, делай как хочешь, — отступил к себе в комнату и плотно захлопнул дверь.
Дочь с обидой сказала:
— Ведь правда, мама меня отпускала. Она была добрая.
— Тот портрет в вашей комнате — это она?
— Да… Скоро год, как она умерла. Я обещала ей быть послушной отцу. С тех пор он как нянька. Не сводит глаз, будто я еще малый ребенок. Он и я — вот и все наше семейство.
Она прислушалась. За дверью, в отцовской комнате, было тихо, ни звука.
— Ладно, — сказала она через дверь, — не страдай, я не уйду, буду дома.
Тотчас за дверью все ожило, повеселело: успокоенно скрипнуло кресло, зашелестела газета и снова привычно забормотал телевизор.
— Кстати, — сказала она, утешая Баженова, — все равно мы в кино опоздали.
— Жаль, фильм хороший. А завтра?
— Нет, с утра я уеду на дачу. Обещала отцу подышать свежим воздухом. У меня есть отгул за дежурства, три дня.
— Целых три дня?
— Не огорчайтесь, вернусь. Я бы и вас пригласила, но на даче у нас запустение. Да и какая там дача — хибара, наследство от бабушки, того и гляди, вся развалится. И ехать туда далеко. Папа ездит, а я там за лето почти не была.
Они прошли на балкон, Баженов достал сигарету и закурил. С балкона был виден весь переулок. За домами всходила оранжевая луна. В небе над крышами светились яркие звезды.
Внизу, под балконом, был тополь, знакомый Баженову: там он стоял, ожидая ее.
— А я это знала, — сказала она. — Я знала, что вы где-то ждете меня. В метро ли, на улице, дома. Все шла и смотрела по сторонам. Неужели, думала, ошибаюсь? И у самого дома вдруг уловила, что вы — где-то рядом. Со мной так бывает.
— Как? — спросил он.
— Если кто-то думает обо мне, я это чувствую. Даже могу иногда угадать, что он подумал. Это как-то само собой, не объяснишь. Я даже знала, что́ будет сегодня: что вы найдете меня. Иногда я знаю и это — то, что будет со мной.
— А с нами? — спросил он. — Что будет с нами, вы знаете?
Она вслушалась в эти слова и пытливо прищурилась: в самом деле всмотрелась в ту даль, где им быть; и, увидев там нечто, доступное ей, удивленно сказала:
— С нами? Все будет. Все!
Конечно, он знал: это только игра. И все же сразу в это поверил, в то, что у них будет все…
С дачи она вернулась уже через день и сразу, с вокзала, позвонила ему.
— А я удрала к тебе. Ну и будет мне от отца!
С того дня они больше не расставались. И было все, почти все: дожди, от которых они укрывались в полумраке подъездов, и шепот, и долгие провожания, и бледная темнота кинозалов, где им не верилось в то, что на свете, хотя бы однажды, хотя бы на киноэкране, случалась такая любовь, как у них.
Да, было все, почти все. А остальное в их жизни — бег дней, повседневность, работа, друзья и подружки, понедельники и субботы, — это все отступило куда-то, поблекло, слилось и осталось лишь тем полотном, на котором они рисовали себе бесконечные, яркие, живые узоры той жизни, что для них вся еще впереди.
Так минуло лето, пришла и осень.
Однажды, в субботний вечер, он ждал ее около клиники. Было дождливо, в мокром асфальте все ярче блестели уличные огни.
Наконец она появилась: в плаще, с сумкой, заметно уставшая после дежурства, и все же легкая, быстрая, вся какая-то очень счастливая.
Он сказал ей об этом, и она засмеялась:
— Для полного счастья мне бы где-нибудь в теплом углу чашку крепкого кофе.
— Так мало? Идем!
Увы, но в дождливый, холодный вечер, к тому же в субботу, попасть в теплый угол, в кафе, оказалось не так-то легко, всюду было уже переполнено.