— Понравился?
— Очень. Такой симпатичный мальчишка.
— У нас с тобой будет не хуже, — напомнил ей младший Баженов. — Ты же сама сегодня сказала.
— Ну, я еще подумаю. — Она чуть смутилась.
— Да что тут думать! — вскричал отец. — За вас, ребята! — Он поднял рюмку: — И за моего будущего внука, — за такого, как наш Ванюша. Может быть, даже лучше. Ребята, вы уж, пожалуйста, постарайтесь.
— Дед, ты совсем разошелся, — сказала мать.
— Дед? — Тоня заулыбалась. — Совсем не похож. Даже не верится, что у Димы такой молодой папа.
— Это почему же? — весело удивился отец.
— Вы же воевали, мне Дима рассказывал.
— Ну и что? Мне было тогда девятнадцать.
— Так когда это было — в сорок первом году. Мой папа тоже был на войне, а он мне всегда, еще с детства, казался немолодым. Я и вас представляла таким. Правда, он старше вас.
— А где воевал он?
— Не помню, где-то на фронте. Он не любит рассказывать. Говорит, все забыл.
— Все? Вряд ли. Так только кажется, — сказал отец. — Что-нибудь да осталось, я по себе знаю. Пишу вот кое-что о войне, ну вроде воспоминаний, и почему-то одно в самом деле совершенно забыл — и следа нет, а что-то другое вдруг вспомнится так, будто оно было не в мои девятнадцать, а только вчера. Так устроена память.
— И значит, так надо, — подхватил сын. — Надо, папа, надо, — сказал он с серьезностью.
Отец посмотрел на него и рассмеялся:
— Ладно, ребята, я понял. Я, кажется, заболтался, а у вас, конечно, свои дела. — Он взглянул на часы. — Да и мне пора, надо спать, — утром ехать в командировку. Машина придет часов в шесть.
— Завтра же воскресенье, — сказала Тоня.
— Надо, ребята, надо, — передразнил отец и взял свою рюмку. — Ну, как говорится, посошок на дорожку. Еще раз за вас и за внука. Или за внучку, за такую же, как ее мама.
— Спасибо, я обещаю, — сказала она смеясь.
Они простились с матерью и отцом, пожелав им спокойной ночи, и ушли в его комнату.
И, едва прикрыв дверь, сразу поцеловались.
— Ну, мы осмелели, — со смехом сказала Тоня. — Вроде бы получили родительское благословение. Можем теперь, не боясь, целоваться с тобой в темноте. Хоть всю ночь, до утра.
— А ты оставайся…
— Нет, надо идти домой. Отец и так все ворчит, что я убегаю к тебе на свидания, а не готовлюсь в институт. Знаешь, вчера он спросил, не собираюсь ли я, не дай бог, выйти замуж.
— Что ты ответила?
— Ну какой ты любопытный. Что надо, то и ответила. А пока я еще не твоя жена, а папина дочь и должна его слушаться. Надо, мой милый, надо, — тихо засмеялась она, — пока я не дома, отец не уснет.
Они оделись и поехали к ней. Было поздно, лил дождь.
В переулке, где жила Тоня, фонари уже не горели. Не было света и в окнах ее квартиры.
— Ах, да, — вспомнила Тоня, — отец говорил, что утром уедет на дачу — там нужно сделать какой-то ремонт. Поэтому рано лег спать.
Она достала из сумки ключи.
— Ну, и я пойду, Дима. Так устала, весь день на ногах. Зато завтра я буду спать до обеда. Приходи ко мне часа в три. Сходим куда-нибудь, потанцуем — да?
— Да, — сказал он, прощаясь…
На рассвете, сквозь сон, он услышал, как звякнул в прихожей короткий звонок: шофер пришел за отцом. Послышались тихие голоса, негромко щелкнул замок, и все стихло, — отец уехал в командировку. А он опять крепко уснул, в воскресенье он мог отоспаться, да и Тоня ждала его только днем.
И он еще спал, было раннее утро, когда вдруг она позвонила сама:
— Проснись, это я! Ты знаешь, отец еще с вечера уехал на дачу, а мы-то решили, что он уже спит. Я как вошла вчера в дом, зажгла свет и увидела на столе его записку, то сразу подумала…
— О чем? — спросил он.
— Так тебе все и скажи, — засмеялась она. — Послушай, а тебе не хочется съездить на дачу? Отец там затеял ремонт и просит ему кое-что привезти, — ну, краску, гвозди. Он все взять не смог. Хочешь, поедем вместе? А к обеду вернемся. Погода хорошая, я уже собралась. Ну, согласен?
— Уже одеваюсь!
Он быстро побрился, позавтракал, сказал матери, что вернется с Тоней к обеду, и поехал на Ярославский вокзал.
Тоня ждала его у билетных касс. Она была в брюках и куртке, с увесистым рюкзаком. Баженов взял рюкзак, и они торопясь пошли на перрон, — поезд уже отходил.
Ехали долго, более часа. Мелькали дачи, платформы, сады, на откосах дороги желтели березы. День был солнечный и сухой, однако холодный.
Сойдя на дачной платформе, уже по-осеннему безлюдной и тихой, они миновали деревянный вокзальчик, стоявший под старыми липами, и вышли в поле, на пыльный проселок.