Она замолчала. В тишине послышался приглушённый звук подъехавшей машины.
Мать Киры повернула голову на этот звук и очень твёрдым голосом, даже как -то не совсем соответствующим её состоянию, сказала:
– Жизнь в семье – это очень чувствительные весы, которые всегда должны показывать равновесие. Необходимо трижды подумать, что бросать на их чаши, чем жертвовать, а за что надо стоять до смерти. Сама, дочка, решай, что тебе дорого, а мне давление померяй.
Кира сходила за тонометром, надела манжету, стала нагнетать воздух. Резиновая груша зачавкала, и объективный прибор беспристрастно показал серьёзные цифры.
– Всё же, лучше бы в город...
– Возможно... Дай мне, пожалуйста, телефон. Свой.
– Если ты папе, он вне зоны... Я пробовала. Скорее всего, перегрузка сети – Новый год за окном!
Словно в подтверждение её слов, снаружи раздался оглушительный треск фейерверка.
10
«Напрасно она пошла одна разбираться. Скорее всего, случайные приезжие... Ну, пусть, пошумели бы немного, а так мало ли... Сердце прихватывает, иглой колет, воздуху не набрать... В город, само собой, надо ехать... Позвонить? Некрасиво как-то: пока всё хорошо, то молчание, а как нужда, так алло-алло, вспомнила сразу... Не вспомнила, потому что помню... про Новый год и... не только... Вопросов лишних, конечно, задано не будет, и он приедет. Я знаю, что расстояние значения не имеет, будто рядом совсем...»
Она набрала номер, оставалось нажать только кнопку вызова...
«А семья? Представляю выражение лица Киры, если она воочию увидит его здесь и, нарочно что ли? в отсутствии отца. Ещё неизвестно, что она шепнёт своему Фёдору... С того станется... Это будет грандиозный скандал. Нет, нельзя. Я справлюсь. Равновесие... равновесие... равновесие... будь оно...»
Наташа отбросила телефон к своим ногам, подальше, чтобы невозможно было до него дотянуться.
11
Света и Фикус переминались с ноги на ногу рядом с чужим, вероятно, соседским внедорожником, подпрыгивали и махали руками, согреваясь от холодного ночного ветерка. Рядом, в снегу, стояла початая бутылка шампанского, с надетыми на горлышко пластиковыми стаканчиками. Они вдвоём, без Сергея, уже выпили за место, за праздник, за здоровье, для сугреву и теперь смотрели, как в звёздном небе, с треском, воем, шипением, лопается китайская продукция с экзотическими названиями: Серебряный блеск, Горная музыка...
– Серёга, давай напоследок... эти... как их там... Красные персики в камышах!
– Сейчас! – отозвался он из темноты, находясь в центре своего занесенного снегом участка. – Поджигаю... Пли!
«Персики» со свистом понеслись вверх, там что-то ухнуло и на фоне зелёного веера вниз посыпались оранжевые звёздочки.
– Ура-а! С Новым Годом! – завопили три глотки.
– Вы, что, с ума сошли?
Невысокая женщина, в широкой незастёгнутой шубе, с накинутым на голову платке, стояла на ступеньках соседского участка. Лица её было не разглядеть – мешал слепивший фонарик.
– Люди спать легли,– уже более мирно продолжала она, разглядевшая Фикуса со Светой, и, очевидно, признавшая их не опасными.
– Извините, праздник...
Женщина подошла ближе. Фонарик высветил бутылку шампанского.
– Вижу... Но не у всех он весёлый... А вы, собственно, кто будете? В гости к кому-то приехали или... Неужели, наши новые соседи?