–Кира, открой. Я помогу.
Щёлкнула задвижка. Наталия вошла.
Некоторое время спустя, Кира, в запахнутом махровом халате, с накрученным на голове полотенцем, сидела на кухне, двумя руками поднося к губам большую кружку с горячем чаем, и, прикрывая глаза, с наслаждением прихлёбывала.
– Может, съешь чего-нибудь? Обед почти готов.
– Нет, мама, спасибо. Не лезет ничего. Чаю попью.
Наталия сидела около дочери, смотрела на бледное, измученное токсикозом, лицо. Ей всё было понятно. Не понятно было только одно – радоваться ей этой беременности или повеситься. Кто будущий отец ребёнка у Наталии сомнений не было.
– Сколько недель?
– Около девяти.
«Она родит, переедет к нему. Пусть так, но Алёша... мой».
– Всё вышло по-твоему. Ты счастлива?
– Разве я выгляжу счастливой?
– Это пройдёт.
– Да, пройдёт. А боль останется. Мама! Как мне тяжело! Почему я нелюбима? Ты слышишь – Сергей не любит меня. Мы не общаемся, но я знаю. Он тебе звонит, но иногда к телефону подхожу я. Он начинает говорить с тобой, он хочет говорить только с тобой... Что во мне не так? Почему я... это не ты? Ведь я плоть от плоти твоей, я почти что ты! Я не хуже... я... я...
Чай стал проливаться на халат.
– Ты лучше. Он не стоит тебя.
– Не говори так. Он не виноват. Я всё исправлю и не буду помехой. Всё решено: мы переезжаем и Алёша согласился. Пока нас двое, потом будет больше...
Слова дочери согнули Наташу, словно ветку яблони тяжестью снега. Она, никогда не знавшая одиночества, почувствовала вдруг его безжалостный холод. Почувствовала, но не испугалась, до конца не понимая ужаса старческой одинокой жизни, зная лишь, что это несправедливо и очень досадно. За что? Не она ли ради них... Нет, этого нельзя объяснять, если её не понимают, то нельзя, значит поздно и не смогла она.
Наташа опустила голову, а рукой дотянулась до Киры. Едва слышно произнесла:
– Я не отпущу ни тебя, ни внука. Я без вас... умру.
Кира, отрицая слова матери, также тихо, но твёрдо ответила:
– Пуповина, в конце концов, всегда должна быть разорвана. Нет вариантов.
– Нет, есть! – Наталия взорвалась, вскинула голову. – Я заставлю Сергея признать ребёнка и...и...
– Боже, мама, ты до сих пор не поняла: я обманула тебя и Сергей совсем тут не причём. Это Фёдор.
– Как Фёдор?
– Как все...
– Кира, не шути. Я сейчас спрошу, а ты ответь: ты спала с Сергеем?
– Да, мы спали в одной постели. Сядь, да садись же, мама! И спокойно выслушай меня.
Кира, тщательно подбирая слова, начала рассказывать о той поездке.
– Да, Сергей сам предложил мне поехать с ним на дачу. Разве я могла отказаться? Да мне было всё равно куда ехать, плыть, бежать, идти... И не важно, что надо при этом делать: переходить ли улицу, стоять в очередях, ждать трамвая, заправлять машину... Молча или разговаривая... И сколько бы это не длилось: минута, день, вся жизнь... Всё имеет смысл, будь мы вместе... Но вместе была только я, со своими наивными ожиданиями необыкновенных часов близости. А достались мне лишь крохи... И другого быть не могло... Теперь понимаю, что первопричиной приглашения явилось сочувствие, даже жалость – это самое последние, что ждёт женщина от любимого мужчины.
Подробности, мелочи бытовые я рассказывать не буду – оставь их мне, тебе они не интересны будут... Только к вечеру мы разговорились, разоткровенничались о жизни, я о своей больше, он о своей меньше. Но уже тогда я почувствовала, что у него есть очень сильная привязанность, преодолеть которую мне будет сложно. Сергей говорил о тебе. Я была рядом, вечер, мы одни, а он говорил... о тебе... Я постелила ему в Алёшкиной комнате, сама легла у себя... Перед сном Сергей сказал мне что-то банальное, что-то про друзей. Я обиделась, закрылась... Не скрою, я хотела, чтобы он вошёл... И, когда он... в общем, когда он вернулся с улицы, я уже открыла дверь спальни... Напрасно всё: Сергей просто грелся у печки... Я расплакалась.