Но у мальчика в этой драме нашлась роль; он был здесь, прильнул к окну, теребил занавеску, глядел сквозь жаркое марево на город, где родился, слушал, как убивают его сородичей, одному лишь Богу поверяя свои переживания. Безвыходно втянутый в конфликт, он все равно ничего не сможет сделать, чтобы хоть на йоту ощутимо изменить что-то в происходящем, а, быть может, и в себе самом.
Будь у меня сильный характер, размышлял Стенхэм, я бы дал мальчику денег и отправил его — пусть ищет удачи на улице, как большинство его соотечественников. Потом позвонил бы Моссу — узнать, собирается ли тот отбыть, позвонил бы Ли и, наконец, уехал, с ними или один. В отличие от прочих возможных решений это имело хоть какой-то смысл. Теперь он гадал, почему ему всегда казалось, что зрелище разрушаемого города даст ему еще что-то, кроме ощущения безмерной тоски. Быть может (он так и не смог вспомнить), он представлял, что возможность что-то совершить, помочь кому-то представится сама собой. Но кому? Противники, стрелявшие друг в друга, были одинаково ненавистны ему, он искренне желал, чтобы с каждой стороны погибло как можно больше народу.
Около одиннадцати раздался телефонный звонок: Мосс звонил из своего номера.
— Джон, мне ужасно жаль, что вчера так вышло. Возникло срочное дело, которое требовало моего присутствия. Нельзя было отложить. Вы видите, тут слишком быстро все происходит. Пожалуй, пора что-то делать.
— И что ж тут сделаешь? — в голосе Стенхэма слышалась, скорее, насмешка, чем интерес.
— Мы не могли бы встретиться ненадолго?
— Прекрасно. Я и сам хотел предложить.
Через четверть часа Мосс был уже в комнате Стенхэма. Увидев Амара, он спросил: «Кто это?» — так, будто обнаружил мальчика в собственном номере.
— О, это долгая история. Сейчас все объясню. Садитесь.
Мосс уселся в большое кресло, сложил руки на груди и возвел глаза к потолку.
— Все это так угнетает, — сказал он.
Стенхэм с подозрением взглянул на него.
— По-моему, вы очень довольны собой, — сказал он. — Сдается мне, вчера вы слегка приумножили свой капитал.
Мосс изобразил удивление, затем смутная улыбка мелькнула на его лице.
— Кое-что заработал. Да. Не так много, как я рассчитывал, правда. Получил бы вдвое больше, если б подождал, хотя с тем же успехом мог бы и вообще не найти покупателя. У меня такое впечатление, что пора искать более тихую гавань. Это я и хотел с вами обсудить. Не организовать ли нам совместный исход? Мы могли бы нанять днем машину и смыться.
— Куда? — спросил Стенхэм, моментально насторожившись, как только услышал «мы могли бы». Если уж речь зашла о таком способе передвижения, то он вовсе не собирался делить с Моссом расходы.
— Да куда угодно. Я было подумал о Рабате: у меня там друзья. («А может, еще и какой-нибудь гараж на продажу», — добавил про себя Стенхэм), но можно поехать и в Мекнес или Уэззан, если хотите. Нутром чувствую, что не стоит оставаться в Фесе до завтра. Наступает Аид, и может случиться все что угодно. Уверен, что вы согласитесь: есть ли смысл нарываться на неприятности, если можно их избежать?
— Мадам Вейрон вернулась. Вы знаете?
— Нет! Вот это сюрприз! Но за каким чертом?
— Думаю, все дело в ее любознательности.
— Ах вот как: ваши подозрения о ее участии в заговоре оказались несостоятельными?
Стенхэм нахмурился.
— Да, полагаю, она невиновна.
А про себя подумал: где в подобных случаях проходит черта между виной и невиновностью?
— Рад слышать, что вы наконец-то со мной согласились, — покровительственно произнес Мосс.
— Но дело еще и в Амаре.
Он указал в сторону окна.
— Ага. Но кто он? И что здесь делает?
Когда Стенхэм завершил свой рассказ о встрече и приключениях с Амаром, Мосс воскликнул:
— Но послушайте! Что за чушь! Я ничего не понял из того, то вы тут наговорили. Разумеется, крайне похвально и романтично приютить бездомное дитя, но не сомневаюсь, что вы не собираетесь держать его слишком долго.
— Да нет же, нет! — крикнул Стенхэм. — Конечно, нет! Я сам не знаю, что собираюсь делать. У меня вообще нет никаких планов. Мне просто хотелось выиграть немного времени, чтобы собраться с мыслями, вот и все!