— Да ведь люди-то все разные. Тут уж дело характера.
— Ох, характер, характер — в нем-то и загвоздка! — покачал головой Зандоме. — Характер невыносимый, а ведь не переделаешь…
— Вот почему вы, молодые, должны усвоить правило: раскрой глаза, все взвесь прежде, чем жениться! — очень серьезным тоном сказала Анзуля.
— Да я раскрывал глаза, — возразил Зандоме, — и чем шире я их открывал, тем больше она мне нравилась. Некогда было обдумывать.
— Чепуха! Давай по душам, тут все свои. Я твою Царету люблю, хорошая она женщина, честная. Но ведь ты, избрав ее, понятия не имел о том, что она за человек! Признайся, Зандоме, откровенно!
— Гм… — Зандоме немного подумал. — Я видел — она красивая, милая. Заметил, что хорошая, умная хозяйка. На этом и строил расчет: женись, думаю, и будешь с ней счастлив. Да видите — просчитался, как дурак! Несчастлив я, и, что еще хуже, кажется, и она несчастлива. «Где же была ошибка в моих расчетах?» — не раз спрашивал я себя, когда жена начинала мне сердце грызть. Теперь-то вижу, твердо знаю, где она, эта ошибка.
Шьора Анзуля тихонько качает головой, печальные мысли проносятся в ней, полные опасений и грозных предчувствий.
— Вот вы каковы, мужчины! Только на внешность смотрите. Внешность ослепляет вас, сводит с ума, а остального вы не видите. А если и видите, то говорите себе: это, мол, второстепенное, мелочи… И только после, когда наступает ненастье, вы открываете глаза. Тогда начинаете понимать, что это второстепенное-то, эти мелочи-то все и определяют, они-то и мешают идти. Но какой прок в том, что ты увидел и понял ошибку, когда ее уже не исправишь?
— Так оно и есть, — признает Зандоме. — Моя тут вина — или заблуждение — и я за него расплачиваюсь. Ну, ничего! — встряхнулся он. — Пусть каждый несет свой крест. На то мы и живем на свете!
Нико не принимал участия в разговоре, но понимал, что все это относится непосредственно к нему. Слова матери звучат предостережением, более того — угрозой. Нико отлично знает, что мать говорила не для Зандоме, а для него, есть ведь еще время открыть глаза, обдумать, взвесить…
А мать радовалась, что слова ее прозвучали не впустую. Видит — они произвели впечатление, только она далеко не догадывается, какой отклик вызвали они в душе сына, сколько разрушили волшебных грез и иллюзий…
— Ну, раз уж я выбрался с визитами, — заговорил Зандоме о другом, видя, что этот разговор слишком больно задевает Нико, — то схожу-ка я к нашему шьору Илии. За все время его болезни не заглядывал…
— Есть чем хвалиться! — уже шутливо бросила шьора Анзуля.
— Опять меня осуждаете, жестокая вы женщина! — воскликнул Зандоме. — А я и причины могу привести…
— Ну-ка, послушаем.
— Во-первых, сбор винограда, работы по горло. Во-вторых, не хотел своим дыханием отнимать воздух в комнате больного, когда его легкие и без того работали плохо. А сидеть в столовой казалось мне глупым и бессмысленным. В-третьих, когда можно уклониться от тяжелых впечатлений, я предпочитаю уклоняться.
— Мог бы ограничиться одной третьей причиной и добавить: уклоняясь от неприятных, ищу приятные впечатления, — заметила Анзуля.
— Этот вопрос мы уже обсудили, ради бога, не поднимайте его сызнова! — засмеялся Зандоме. — Самое неприятное зрелище — человек, к которому смерть протянула руку. Это напоминает нам о том, что и мы смертны, а такая мысль отнюдь не ободряет. Но главная причина вот в чем: я хотел показать всем, до чего глупо делать вещи ненужные и притом неприятные для обеих сторон.
— Ловко вывернулся! — засмеялась и Анзуля. — Одному удивляюсь, как это находятся люди, способные устоять против твоих доводов!
— А это оттого, что они сами поднимают крик и совершенно не слышат мои бедные доводы! Однако, по правде говоря, побаиваюсь я этого визита. Хорошо бы Нико со мной пошел!
— С удовольствием, — отозвался тот. — Тем более что не был там два-три дня.
Шьор Илия уже сидел в кровати в шапочке, расшитой золотом, и в куртке. Обложенный подушками, он имел вид патриарха. Дорица, сидя в кресле около кровати, читала отцу газеты.
— Довольно, дитя мое! Прочь политику, к нам пожаловали редкие гости! Теперь уже и друг моих ночей стал редким гостем… Принеси-ка что-нибудь господам, кофе, что ли… Да и я бы выпил чашечку за компанию.
Гости уселись, и шьор Илия, на седьмом небе от того, что есть с кем поговорить, после обычных приветствий начал:
— Попросил вот газеты мне почитать… За время болезни кое-что пропустил, теперь наверстываю, не хочу нить потерять.