Едва на городской башне пробило полдень, в гостиную вошла Дорица и произнесла обычное:
— Еда на столе.
Гости двинулись в столовую: как ни упорствовал шьор Илия, желая уступить дорогу дамам, его все же заставили возглавить шествие. Потом возник спор, когда рассаживались: Илию чуть не силой усадили во главе стола, под портретом капитана Луки. В тарелках уже дымился рисовый суп, «манистра», пользующийся великим почетом в Далмации.
Наконец расселись: Дорица, в роли хозяйки, — на конце стола, по одну ее руку Нико, по другую шьора Анзуля. Бонина заняла место между Нико и мужем.
За супом последовало мясо, зажаренное по-венециански, затем отварная баранина, а точнее, козлятина, аккуратно нарезанная и обложенная жареной картошкой. В пору сбора винограда козлятина бывает такой нежной, что ее вполне можно считать деликатесом. Вместе с козлятиной подали нарезанные помидоры под соусом, приготовленные по-далматински. Желающие могли сдобрить жаркое каперсами, перцем или маринованными маслинами.
Осенью пиршественный стол не может обойтись без козьей грудинки, зажаренной на вертеле. Мясо, правда, порой получается жестковатым, но вкусным и сочным. Перед десертом появился воздушный пирог с виноградом и другими фруктами — произведение шьоры Анзули, у которой есть свои испытанные рецепты.
Повариху захвалили до того, что она только краснела. Нико и Илия ели с удовольствием, накладывали себе солидные порции, иное кушанье даже по два раза. А когда поставили на стол «сладкое», то есть воздушный пирог, Нико наполнил рюмки прошеком и, поднявшись, приветствовал гостей, в особенности шьора Илию, оправившегося после тяжкой болезни, и молодую хозяйку, сегодня вступающую в жизнь.
Все чокнулись, осушили рюмки, снова наполнили, и оживление разом охватило всю компанию. Шьор Илия встал, одернул сюртук, поправил галстук и ответил на приветствие Нико, только в более изысканных выражениях. Видно, что он приготовил сей спич, — слова лились плавно, непринужденно, в невероятном изобилии и неожиданных оборотах. Он благодарил за любовь и дружбу, выказанную во время его недуга, и от имени дочери выражал признательность ее крестной матери за ласку.
Во время его речи шьора Анзуля не отрывала глаз от белой, туго накрахмаленной скатерти, блестевшей, словно металлическая, а шьора Бонина утирала слезы счастья и гордости. В эти минуты она испытывала особенно сильную благодарность судьбе за то, что не овдовела, не осталась подобно разрушенному дому с сорванной кровлей, — и еще за то, что выросла дочь, полная очарования, богато одаренная всем тем, что украшает благородную девицу. Бонина считает себя вправе надеяться, что дочь ее не пропадет. О нет — найдет и она руку, на которую сможет опереться, и сердце, которое сумеет осчастливить. «Удивительны и неисповедимы пути господни», — таким рассуждением завершает свои думы Бонина.
Рюмки осушены, шьор Илия вытер увлажнившиеся глаза, отер пот со лба и уселся повольготнее, как человек, хорошо исполнивший свой долг.
Сразу стало веселее; языки развязались, заблестели глаза, когда Нико выставил бутылку шампанского, тоже домашнего изготовления. Смех и говор зазвучали в столовой. Шьора Анзуля чокнулась бокалом пенной, искристой влаги с Илией и с его дочерью, которая столь блестяще выдержала сегодня испытание ко всеобщему удовольствию.
Затем Нико принес шьору Илии трубку с длинным чубуком. Тот вскрикнул от радости, увидев, что трубка набита тонким, ароматным табаком, желтым, как золотой дукат. Шьора Анзуля с Дорицей покинули столовую, по которой стал расплываться синеватый, приятно пахнущий дымок. Хозяйка дома вернулась не скоро, чем-то явно взволнованная, и села на прежнее место. Шьор Илия начал беспокойно озираться, ему не хватало того, что увенчивает обед — чашечки кофе. Был бы дома, давно бы напомнил…
И хорошо, что здесь удержался: вскоре открылась дверь из кухни и появился знакомый серебряный поднос с маленькими чашечками китайского фарфора — их приобрел еще покойный Лука у какого-то капитана дальнего плавания и преподнес жене.
Поднос несла сама Дорица. При виде ее все ахнули, пораженные, а шьор Илия воскликнул:
— Что за чудеса здесь творятся!
На Дорице было новое платье. Голубой цвет, белые кружева у горла и запястий прекрасно гармонировали с ее белоснежной кожей, окрашенной на щечках легким румянцем, и со светлыми волосами, которые шьора Анзуля уложила высокой модной прической. Девушку словно подменили! Модный туалет подчеркивает гибкость талии и совершенство форм. Легкие, воздушные кружева у горла и на груди необычайно украшают весь облик девушки, придавая ей неповторимое очарование. И поступь Дорицы в этом длинном платье стала иной, более уверенной. Внешняя перемена словно преобразила все ее существо, девочка стала девушкой в полном расцвете обаяния. На лице ее горит румянец застенчивости и невинной горделивости. Дорица в смущении потупила синие глаза, когда же, предлагая всем по очереди кофе, она их поднимает, то отражается в них счастливое удовлетворение.