Виноградник занимает весь склон горы. Посаженный более ста лет назад, он сначала занимал лишь прибрежные, низинные места. До сих нор там держатся вековые корявые лозы, высаженные без всякого порядка. За долгие годы не иссякла их жизненная сила, каждую весну выбрасывают они новые, молодые побеги. Капитан Лука расширил виноградник вверх по склону: здесь посадки сделаны уже по современной методе, по плану. Лозы стоят рядами, как войско: тут и там земля укреплена каменными стенками, чтобы ее не смывали воды, бегущие с горы. Молодая часть виноградника имеет вид лестницы, по которой спускаются к морю великаны.
Здесь, под сенью падубов, капитан Лука построил сторожку — без всякого стиля, но солидно, из тесаного камня. В сторожке — простая горница с удобной постелью и еще одно помещение, служащее одновременно кухней: работники могут укрыться здесь от дождя. Каменные желоба спускают о белой крыши воду в водоем, выдолбленный в скале.
Анзуля уселась на камень перед сторожкой. Юре подкатил другой камень и разложил на нем сумку и бурдюк. Подошел Галеша, кротко заржал — пить просил. А Юре уже зачерпнул ведром воды в глубоком водоеме, наполнил фляжку, остаток вылив в каменное корыто.
Хозяйка дала Юре буханку хлеба и круг брынзы. Вина налила полную кружку: пускай выпьет неразведенного. И сама не заставила себя просить: домашний хлеб и брынза вкусны, лучше всякого лакомства. Вино Анзуля пьет с гордым сознанием человека, который пьет свое.
Поев, спустились в долину. Тут и там срывает Анзуля на ходу уже налившуюся ягоду — виноград здесь созревает дней на десять раньше, чем на холмах.
На берегу песок — белый, чистый, мелкий, словно его нарочно просеивали. Дно моря тоже песчаное, до больших глубин. Море размывает, переворачивает, перемешивает песок. Приятно ходить по нему — идешь, как по ковру или по мягкой мураве. Маленькие волны набегают на берег, одна за другой, словно наперегонки бегут. Одна какая-нибудь, разыгравшись, возьмет да и накроет бегущую впереди, ноги тебе обрызгает. Морская вода чистая, прозрачная, как в татранских озерах, — каждый камушек на дне различишь, каждую песчинку.
Анзуля села на камень, засмотрелась на море. Ничего нового нет в нем — и все же никогда не надоедает смотреть на него… Зной умеряется ветерком, который уже подул с моря; после полудня задует вовсю. Тишина вокруг, словно в храме. Только цикады неутомимо стрекочут, да ящерица мелькнет среди камней. А то — чайка взлетит, блеснет в воздухе белым крылом и снова падет на морскую гладь, словно в усталости…
Анзуля тоже испытывает потребность погрузиться в тихое струение природы, хоть недолго отдохнуть на ее материнской груди. Невзгоды жизни, борьба, хлопоты, пороки, нужда, гнев и зависть, неудачи и разочарования — все это исчезает, уходит, рассеивается; падают куда-то в бездну несовершенства человека, и чувствуешь ты себя на великолепной сцене, устроенной матерью-природой, крошечным зернышком, песчинкой, чем-то незаметным, исчезающим мгновенно, как та морская волна… Все здесь захватывает тебя, все одинаково приковывает твое внимание. Могучие валы, и грозный грохот грома, и ласковая игра моря с песком или та рыбка, что выпрыгнула в воздух, шлепнув хвостом по воде. Природа — вот истинное равенство, равноценность…
«А может, он будет счастлив с нею? — Анзуля быстро оглянулась, как бы испугавшись, что ветерок подхватит эту мысль, всплывшую на поверхность ее души в этом уединении, как та рыбка, блеснувшая серебряной чешуей; подхватит, унесет в город, разнесет по дворам, по домам… — А почему бы и нет? — уже смелее подумала Анзуля. — Катица молода, сумеет приноровиться к нашим свычаям и обычаям. Говорят, любовь творит чудеса… Ах, любовь, любовь, великая, всемогущая! Научила же она других пренебречь роскошью, богатством, — почему же не научить ей Катицу жить в довольстве и изобилии?
И зачем мне пытаться уйти от всего этого, когда — нельзя уходить? Корни глубоки — с ними и сердце вырвешь… Нет, нельзя устраняться, надо уживаться со всеми, уступать друг другу место и воздух…»
И ширится душа Анзули, свободнее парит в чистом эфире, открываются перед нею такие широкие, такие ясные перспективы. Новой радостью дышит душа, поднялась выше мелочных расчетов, разрешила задачу, преодолела трудности.
Анзуля нашла Юре возле сторожки: он приволок с горы ствол старого падуба, обрубил сухие сучья. Будут дрова для работников-влахов. Много они сжигают дров, ночь напролет сидят, болтают у костра, наигрывая свои монотонные песни на грустных гуслях, рассказывая небывальщины про всякие чудеса…