Анзуля села на Галешу, и они стали подниматься в гору по той же дороге, по которой пришли. Но какая разница в настроении! Нет больше в душе Анзули сомнений, отчаяния — мир и тихая радость светятся на ее лице. Перед последним поворотом она оглянулась, окинула еще раз взглядом этот уголок мира, залитый горячим полуденным солнцем, и внутренний голос повторил: «Нет, нельзя тебе отрываться — нет для тебя другой жизни! Пускай же исполнится воля божия, не твоя…»
7. РЕШЕНИЕ
Солнце уже далеко перешло на другую сторону горизонта, удлинились тени деревьев, когда Анзуля и Юре снова поднялись на Градины.
Бедному Галеше трудно идти в гору. Он так упирается копытами в каменистую тропу, что искры выбиваются и отскакивают от копыт мелкие камешки. Голову мул опустил низко, чуть ли не к самой земле, за ушами у него стало мокро от пота. Зато на Градинах легче пошло дело; и тень здесь от падубов. А скоро и в общинный лес вступили.
Их приняла глухая тишина. Ни один листик не шелохнется, лишь в верхушках дерев играет мистраль, хотя здесь он куда слабее, чем внизу, на берегу. Время от времени тишину нарушает несмелый крик дрозда — разбуженный от сна, дрозд вспархивает из кустов и снова, описав плавную дугу, опускается где-нибудь по соседству. Улететь дальше ему тяжело в такой зной. А вон с ветки на ветку перепархивает зяблик, разинув клюв от жары; удивленно покосившись на Галешу, он поскорей прячется в листве. Одинокий ворон поднялся с полянки, лениво полетел бог весть куда. Тень от него проносится по сухой траве, по кустам, исчезает в верхушках деревьев.
Юре весь взмок. Эх, растянуться бы в холодке да задать храпака! Неразведенное вино сначала разгорячило в нем кровь, а теперь насылает дремоту.
Выбравшись из леса, опять пошли между виноградниками, небольшими и средними, — в этой стороне нет обширных плантаций Дубчичей. Земли здесь по большей части принадлежат городу, — их арендуют тежаки. Кое-где встречаются, правда, собственные участки мелких хозяев, то совсем крошечные — простыней покроешь, — то побольше. На одном из самых крупных возится, несмотря на жару, какой-то человек. Он невысокого роста, под могучим носом чернеют усы, бритое лицо его медно-красного цвета, так же, как и короткая, мощная шея. Из-под красной капы выбиваются седые волосы, серебром поблескивая на солнце.
— А, наш Мате! — весело воскликнула Анзуля.
Она с утра думала о нем — и вот встретила, словно вызвала его сюда ее воля. Анзуля сочла это добрым предзнаменованием.
— Здравствуй, Мате, — что делаешь, господи, на таком пекле?
— Да вот пришел виноградник осмотреть, — ответил Мате Берац, подходя с капой в руках. — Добро дошли!
— Ну, а раз уж я здесь, взгляну-ка я на твой виноградник, — решила шьора Анзуля, собираясь слезть с мула.
Мате быстро ухватил Галешу под уздцы — хотя его уже и Юре держал — и другой рукой прижал седло, чтоб не перекосилось.
— Знаю, — продолжала Анзуля, уже стоя на низенькой ограде, — таких виноградников мало найдется во всей округе.
— И охота вам трудиться, госпожа, чужую долю смотреть! — Мате удивлен и польщен одновременно. — Воздай вам бог!
Юре, чувствуя себя пятым колесом в телеге, не знает, что делать.
— Будто на свои не нагляделись, — тихонько ворчит он. — Теперь вон тежацким смотры делаем, домой после полуночи попадем… А эти бабы мне все сухие дрова пожгут, ох, бедный ты, Юре, человек!..
— Юре! — окликнула его хозяйка. — Ступай домой, меня Мате проводит.
И голос ее звонок, тон решителен, взгляд властный — как прежде, как обычно, когда она отдает распоряжения. Недавней размягченности нет и следа. Где та доверительность, с какой она беседовала с Юре? Исчезла, рассеялась; снова перед ним прежняя госпожа, а сам он — смиренный слуга ее.
«Так оно и ведется на свете, Юре, — объясняет он сам себе. — Какое уж тут равенство! Один родился приказывать, другой — слушаться. Стало быть, слушайся, Юре…»
Он загнал Галешу в пустой загончик, где вдоволь травы, хотя и сухой, приговаривая:
— Попользуйся хоть ты на старости лет. Попасись, как на своем, хотя все тут общинное. Нет под солнцем другого мула, у которого был бы такой хозяин, как Юре у Галеши, — добавил он, снимая с мула седло. — Гляди, скоро в постельку укладывать тебя буду…
Пристроив Галешу, Юре простился с госпожой, словно собирался по меньшей мере в Америку.
«Кой черт ей нужно от Претура? — ломал он себе голову по дороге. — Хитрющий этот Мате, ни один дьявол его не проведет!»