— А что еще?
— Ничего. Теперь поцелуемся в знак скрепления нашего договора.
— Мама, дорогая! — в слезах воскликнул Нико и о жаром обнял ее.
8. ВСЮДУ ХОРОШО, А ДОМА ЛУЧШЕ
Сегодня Нико Дубчич опять бороздит на своем «Мотыльке» дольчинские воды.
Дует мистраль, как всегда летом после полудня, надувает белый парус. Яхта скользит по морской глади, словно лебедь, оставляя за собой след. Нико сидит у румпеля, заставляя «Мотылька» поворачивать то в ту, то в другую сторону — как хорошо выдрессированную лошадь. Приморские горы стеной поднимаются к темно-голубому небу. Их рваные гребни и хмурые склоны дрожат в мареве. Деревни у их подножья дремлют, словно одурманенные, под сенью виноградников и олив. В стороне лежит наш бедный серый остров, сожженный солнцем, и лишь зелень леса еще сопротивляется засухе.
У причалов мерно раскачиваются под порывами мистраля лодки и люгеры, подергивая канаты и веревки, которыми они привязаны. Все они накрыты парусиновыми навесами, в тени которых, на палубах, в богатырском сне храпят загорелые моряки, не в силах одолеть изнеможение.
Ничего этого не замечает Нико; картина знойного летнего дня на море ему не внове. И в думы он не погружен. Скорее скажешь, что он подстерегает что-то: то и дело поглядывает в сторону гористого мыса, словно чего-то ждет. И вот за маяком будто кто-то понес высокий шест, за ним тотчас — другой. Оба шеста движутся над гористым мысом с одинаковой скоростью, словно сговорились — и наконец высовывается из-за мыса любопытный острый нос парохода; вода перед ним отворачивается, отбрасывается в обе стороны, как земля под лемехом плуга, и пенится, и плещет. Сейчас же показалось и объемистое брюхо парохода, вверху белое, снизу, до ватерлинии — черное. И над дремлющим краем разносится хриплое кукареканье — не американского петуха, а пароходного гудка, и судно, описав широкий полукруг, стремит прямо к пристани.
Услыхав это кукареканье, лодочники Шпиро и Кузма прыгают в белый баркас и дружно гребут к пароходу, который по всей видимости не собирается подходить к самому молу, выдвинутому далеко в море, чтоб защитить пристань от южного ветра. Вскоре затарахтел кабестан, загремела цепь, якорь плюхнулся в воду. Шпиро с Кузмой подхватили канат, брошенный с палубы, привязали к бую, который приплясывает на волнах огромной белой тыквой. Пароход стал посередине гавани.
И сейчас же «Мотылек» подлетел к самому борту, ловко обогнул пароход, качаясь и прыгая на воде, взболтанной, словно исполинской мутовкой, пароходным винтом. Но Нико не обращает на это внимания, он вглядывается в пассажиров, стоящих на палубе в тени полотняного навеса. И вот — среди многих лиц — его ослепляет яркое лицо Катицы…
Ее прекрасные глаза смотрят на него с нежностью, и гордость отражается в них, сознание своей красоты и силы. Вдруг Катица встрепенулась, смутилась, отвела глаза — Нико замахал ей белым платочком открыто, будто нипочем ему изумление пассажиров, которые никак не могут понять, с чего это такой элегантный господин приветствует девушку, судя по всему, простолюдинку. И не осмеливается Катица принять его привет, краска заливает ей щеки…
«Еще не привыкла к мысли, что мы обручены, — с улыбкой подумал Нико, и все в нем возликовало от счастья. — И правда, как это удивительно — она моя невеста, признанная официально!» Он готов кричать от счастья, что навалилось на него, огромное, как скала… Радуется Нико и при виде Мате, который старается не смотреть на Дубчича и потому неподвижно уставился на долину, что ведет к Грабовику, к нашему городу. Заметно, что старому Претуру надоело путешествовать по морю и ждет он, не дождется, когда вернется домой и примется за привычный труд, ставший для него потребностью. За этим трудом он хоть ненадолго забудет все сложности и неприятности, свалившиеся на него в последние дни, не дающие покоя ни днем, ни ночью. Этот барич в белом костюме, с доброй, веселой улыбкой, которого Мате старается не замечать, — ой, славную шутку сыграл с ним этот барич, не скоро опомнишься…
Шпиро подводит свой баркас к самому трапу, спущенному с борта, чтоб принять пассажиров. Кроме Претура с дочерью, высадиться собирается только еще какой-то путешественник с огромными чемоданами.
— Катица! — крикнул Нико, взмахнув рукой. — Иди же!
Она стала спускаться, чтоб юркнуть в баркас Шпиро, но «Мотылек» втиснулся между ним и пароходом, Шпиро, сделав несколько гребков, отошел, уступая место красивой яхте. Катица и удивиться не успела, как очутилась на «Мотыльке», и вот он уже удаляется от парохода. Тем временем баркас Шпиро нагрузили чемоданами; их владелец и Мате поместились на одной скамье. Шпиро с Кузмой энергично заработали веслами; встречаясь взглядами, они подмигивают друг другу, как бы говоря: «Знает девка, куда садиться!»