Дверь из сеней в столовую открыта, но там никого нет. Видно, что столовой пока не пользуются — хозяйка все еще приказывает накрывать на террасе, хотя сентябрьские вечера уже холодноваты. Зато из кухни доносятся голоса — там много женщин. Катица туда и направилась.
В кухне были Мандина, молодая служанка и влашские работницы.
— Здравствуй, Катица… здравствуйте! — поправилась Мандина. — То-то госпожа удивятся!
Мандина совсем растерялась, не зная, как ей обращаться с гостьей: по-старому нельзя, не дай бог, хозяйкой в доме станет, а старая Мандина слушайся…
— Госпожа на террасе, бельем занимаются… Все разом навалилось! Я говорю: белье подождет, пока в подвалах главную работу свалим, да куда — хоть разорвись!
На террасе шьора Анзуля складывает стопками простыни и скатерти. Стол отодвинут в тень — солнце изрядно припекает.
— А, Катица! — почти радостно воскликнула хозяйка, и всякая застенчивость мигом слетела с гостьи. Катица почувствовала себя как дома.
Шьора Анзуля подошла к ней, взяла ее лицо в мягкие, теплые ладони, заглянула в глаза с непритворным удовольствием. Катица не выдержала, потупилась под этим ясным, глубоким взором.
— Повидаться пришла? А у нас стирка была — поможешь, коли время есть…
Катица взялась за работу со рвением — радуется, как хорошо все вышло.
— Мандина, ступай вниз, пригляди там. Чужих много в доме. К обеду у нас гостья, скажи об этом господину.
Как боялась Катица, а вот ведь до чего хорошо, непринужденно чувствует она себя с шьорой Анзулей! При ней она как бы в безопасности, хоть и кажется самой себе малой, незначительной. Но превосходство шьоры Анзули не давит, она излучает какую-то чудесную теплоту, от которой становится так легко и приятно…
— Ты немного бледна, что с тобой, девочка? — почти материнским тоном спросила хозяйка.
Катица смутилась, покраснела. Не может же она признаться, что промучилась в тревоге целую ночь…
— Голова у меня болела, — ответила она.
— Южный ветер близится, у меня тоже голова побаливает. И монах уже капюшон надвигает… Потому и спешу с бельем, пока дожди не начались. У нас ведь как зарядит — конца не дождешься.
Катице показалось, что хотя хозяйка говорит о погоде, думает она о чем-то совершенно другом. И вдруг девушка почувствовала себя перед ней виноватой… Шьора Анзуля — женщина сердечная, приветливая, ласковая, но при всем том она несказанно аристократична. Нет, никогда не стать Катице ровней ей, достойной ее… Аристократизм Анзули подавляет Катицу, как сначала подавляли размеры двора и дома.
А Анзуля думает: «Странное совпадение — сын тоже жаловался на головную боль…»
Нико вышел на террасу, занятый мыслями о работе. Все, связанное со сбором урожая, настолько его заполнило, что временами он даже забывал о Катице. Но когда он увидел ее неожиданно — Мандина не сказала, кто именно у них в гостях, — лицо его тотчас озарилось выражением радости и восхищения. Нет, он никак не мог предполагать!.. Да еще чтоб обе, мать и Катица, работали вместе, в полном взаимопонимании и гармонии…
— Глядите, господин, кто к нам пришел! — улыбнулась шьора Анзуля. — И обедать вместе будем.
Сын посмотрел на нее с невыразимой благодарностью и, в приливе чувств, горячо ее обнял.
— Но это еще не значит, что ты должен меня душить!
— Как тебе пришла такая замечательная мысль? — обратился Нико к Катице, исполненный нежности. — Вчера ты ни словечком об этом не упомянула…
— В городе была, вот и решила постучаться к вам… — Девушка бросила на шьору Анзулю благодарный взгляд. — Они меня задержали, я и осталась с радостью! — Катица густо покраснела.
— Моя мама такая! Теперь мне совсем легко стало!
Одной рукой он привлек к себе мать, сияющую любовью, другой обнял Катицу и с ними вместе подошел к перилам террасы.
— Вот так я готов пройти не то что по нашей террасе, а до края света, до смерти!
— Ну, зачем же так далеко, — обратила шьора Анзуля в шутку растроганное восклицание сына. — У тебя и здесь достаточно дела.
— И хлопот! — смеясь, подхватил он. — Вот уже бочек не хватает, сусла получилось больше, чем мы думали.
— Счастливая рука у молодого хозяина, едва принял хозяйство, все так и пошло расти, — улыбнулась мать.
— Это потому, что я счастлив!
Они стояли у перил, и весь двор был перед ними как на ладони. Суетятся во дворе люди, животные, только сверху все кажется маленьким, приплюснутым. У Катицы закружилась голова; она подняла глаза выше, стала смотреть туда, где раскинулись сады Дубчичей, за которыми белеют крыши низеньких домишек, видны тесные дворики, узкие улочки. Во двориках тоже кипит работа — там тоже завинчивают прессы, давят виноград… Но как мала, как жалка эта работа в сравнении с той, огромной, что творится здесь, в этом дворе… Далеко летит взгляд Катицы, она хорошо различает все до самого Грабовика — вон и ее родной дом, выше других крестьянских хижин, выше серых крон олив… Катица шлет улыбку милому дому, привет ему шлет, переполненная счастьем и гордостью, упоенная блестящими надеждами, если не блестящей действительностью…