— Как куда? — скорее удивился, чем обиделся, Пашко. — К нам домой, куда ж еще?
— Вот, вот, тут-то и вылезла вся твоя неимоверная тупость, которая не дает тебе видеть дальше собственного носа. Так ты полагаешь, пойдет она в дом, где уже ни уголочка отгородить нельзя? Ведь у вас полным-полно, в каждом углу верещит по пятеро ребятишек! Или, думаешь, Катица — все равно что твои невестки Мара и Еле, тоже будет всю неделю ходить немытой, нечесаной? Хочешь иметь растрепанную мужичку, расхристанное пугало — тогда выбирай себе другую. Таких, слава богу, найдешь дюжину за пятачок. Но в таком случае я не понимаю, зачем ты согласился, чтоб Катица городской жизни нюхнула, с тонкими обычаями познакомилась! Она, брат, не сможет теперь привыкнуть к вашим домашним ароматам, это ты выбрось из головы. Потому что у всякого дома свой запах: в одном фиалками пахнет, в другом сопревшими портянками…
— Ну и пускай идет, где фиалками пахнет! — воскликнул Пашко, уязвленный в самом чувствительном месте, в крестьянском самолюбии. — Мы хоть и не знаем тонких обычаев, а живем честно и недостатка не чувствуем!
— Я и говорю, туп ты, братец. Никак не хочешь понять вещи, ясные, как на ладони… Не желаешь ты понять, что, кроме насущных потребностей, есть и другие. Верно, есть у тебя, чем ее прокормить, но ведь должен ты предложить ей еще и немного удобств, немного чистоты, время от времени сунуть ей крейцер-другой на ленточку, на платочек… Это, конечно, мелочи, чепуховина — да что поделаешь? Многие женщины именно в них находят счастье и удовлетворение.
Пашко уже и не знает, что возразить. Совсем сбил его с толку этот барии…
— Где ж мне достать-то на такие расходы? Вы хорошо знаете, как мы живем…
— Знаю. Знаю и то, что было б куда лучше, если б вы завели у себя побольше порядка да бережливости. Но — оставим это. Ты прав: твои обстоятельства таковы, что ты не можешь удовлетворить ее запросы. С этого я ведь и начал. А вот, допустим, была бы у тебя служба какая-нибудь, ежемесячное жалованье, пускай небольшое: как думаешь, тогда ты смог бы? Ведь кто знает, много ли понадобится на все эти финтифлюшки. Катица, правда, наряжаться любит, но ведь опять надо взять в расчет, что она — из рода Претуров, лучшего в нашем городе. Эти умеют на пустом месте дома строить, виноградники сажать, капитал откладывать… Что на это скажешь?
— Бросить дом, поле, на службу поступить! — ужаснулся Пашко.
— Опытные люди говорят — любовь требует жертв. А коли так да коли такая уж беспредельная у тебя любовь, что ты готов из-за нее двенадцать лет в Каподистрии просидеть, — тогда тебе и самая тяжелая жертва нипочем. И потом, не понимаю, почему это тебе так уж тяжко? Вас трое братьев, ты женишься, будет трое женатых! И у каждого куча детей! С чего ваши дети жить-то будут? То, чем вы владеете, для вашего отца хватало с избытком, вам уже хватает в обрез, только концы с концами сводить. А уж вашим детям, когда они переженятся, семь месяцев в году есть будет нечего! Вместо того чтоб приобретать — продавать начнут клочок за клочком все, что вы по́том полили. И через пятьдесят лет крепкая крестьянская семья Бобицы превратится в свору голых, несчастных, голодных бродяг. Такая участь ждет всех, кто цепляется за отцовский клочок земли. Делят, пока есть что делить. И верно! Как не могут, в конце концов, все сделаться попами или адвокатами, так не могут все и землю копать. Пускай тот копает, кому по руке мотыга, а другой иди на другое место.
Больно стало Пашко, как всякому крестьянину, которого отрывают от земли. Глубоко пустил он в нее корни, в эту землю, которая ему — мать, ласковая, заботливая и щедрая. Одаряет она сокровищами, кормит голодных своих детей. Боль эту испытывает каждый, кто вскормлен ее грудью, кто готов по́том своим смягчать, удобрять ее. Эта земля принимает в лоно свое и кости наши, готовит нам сладостное упокоение…
Зандоме умеет уважать эту боль — он не высмеивает, не бранит Пашко. Он просто продолжает:
— Как знать, если бы стала Катица твоей женой, может, время выветрит ее капризы: может, захочется ей сначала садик развести, потом небольшой виноградник да две-три оливы, а там — козу купить, чтоб детям молоко было. И так, Пашко, помаленьку-полегоньку, может, и потянет ее в родные места, к нашим полям да пригоркам… Вон и старый Мате вернулся к земле, как только деньжат сколотил. И капитан Лука, отец твоего соперника, не мог без земли обойтись. После долгих лет вернулся к ней победителем! Так и в Катице заговорит крестьянская кровь: придет время, и захочет она вернуться домой. Ну, а ты — что потерял? Твоя часть отцовской земли будет ждать тебя, нетронутая, а кроме нее, будет у тебя прикоплено денег, каких, сидя дома, ты никогда не скопишь. Сам знаешь, какие нынче трудные времена — кто только может, бежит из дому…