Эстер вышла замуж за Чарльза Шермана и перебралась в Рай — городская жизнь подходила ей гораздо больше, чем тоскливое существование в роли жены Роберта Брэндсона, с которой он не поддерживал супружеских отношений. Но я подозревала, что она не обрела счастья. Эстер относилась к числу женщин, неспособных обрести удовлетворение.
Останки Родрика были извлечены из земли возле дома Джоан и захоронены по христианскому обряду на церковном кладбище Хэролдсфорда. Джоан заявила, что она ничего не знала об обстоятельствах гибели Родрика, но ей, разумеется, никто не поверил. Наверно, ее можно было обвинить в пособничестве убийце, но я из суеверия боялась связываться с ней, как и все прочие люди. Обитатели Хэролдсфорда, набравшись мужества, отслужили мессу перед ее дверью и пригрозили сжечь домик женщины, но она разогнала их своей метлой. Они разбежались, испугавшись ее проклятий. Вскоре после этого инцидента Вир предупредил всех, что, если Джоан не оставят в покое, он призовет на помощь правосудие. Джоан снова оказалась в привычной для нее изоляции и обрела покой.
После переезда в Вену лишь одно обстоятельство огорчало меня: Алекзендер никогда не навещал нас, хотя часто писал. Он решил сделать политическую карьеру. Поскольку на английской политической арене никогда не поощрялись иностранные связи, мой брат скрывал свои французские корни и наличие родственников в Австрии. Однако это не слишком помогло ему, поскольку англичане любят бастардов без солидной родословной еще меньше, чем иностранцев. Происхождение Алекзендера серьезно мешало ему. Разочарованный, он отправился в колонии и обосновался на Ямайке, где организовал успешную торговлю пряностями. Я иногда думала о нем, представляла его живущим в доме, который я никогда не видела. С годами воспоминания о брате стали стираться. Я была занята собственной семьей, собственной жизнью.
Прожив со мной в Вене несколько лет, Аксель унаследовал от какого-то дальнего родственника собственность и титул, открывавший для нас двери в лучшие салоны Австрии — даже в те, что раньше были для нас недоступны. Вена стала окончательно нашей. Что можно добавить сегодня к тому, что уже написано о самом блестящем городе Европы? Вена возносилась к зениту своего романтического величия. Я находилась в ней в ту пору, когда ее великолепные мелодии с затаенной в них печалью и чувственной грустью впервые покорили мир. Вальсы больше чем что-либо другое олицетворяли новую эру в жизни старинного города. Эта эпоха была моей, я застала ее начало.
Но иногда мне снятся не роскошные венские балы, но другая земля — край зеленых болот и вымощенных булыжником переулков Рая. Я вижу себя на дороге, ведущей в Хэролдсдайк, и боюсь приблизиться к гнетущим стенам старого дома. Длинные белые пальцы тумана простираются над трясиной. Я понимаю, что никогда не смогу вернуться в Хэролдсдайк моих воспоминаний, навеки оставшийся в прошлом.