Петр Житов покатился под откос три года назад, когда умерла Олена. Первое время еще изредка вставал на просушку, и день и неделю держал себя на привязи, а потом оглянулся - чем жить? Дети разлетелись кто куда, жениться второй раз и начинать жизнь заново в пятьдесят лет на одной ноге - э-э, да пропади все пропадом!
Сосновые брусья, заготовленные на прируб к дому новой горницы, пропил, инструмент столярный и слесарный - в загон, мебель и посуду - по соседям, а потом во вкус вошел - объявил войну частной собственности по всем линиям. Все нажитое за долгую жизнь пустил по ветру и докатился до того, что перешел на "аванец".
Под печь, под раму, под крыльцо, под лодку - под все брал пятаки. И даже под гроб. Это уже он придумал нынешней весной, когда сидел на совершеннейшей мели и когда всякие обычные кредиты для него в деревне были закрыты. Вот тогда-то его и осенило.
- Аграфена, хочешь, чтобы тебя в хорошем гробу на кладбище отволокли? начал он прямо, без всякого предисловия, войдя в избу к дряхлой соседке.
- Хочу, Петрышко, как не хочу.
- Тогда давай на бутылку - будет тебе гроб по первой категории. Фирма "Петр Житов" не подведет.
Аграфена выложила на бутылку без всякого торга, а остальной утиль - так Петр Житов крестил старушонок - оказался менее сговорчивым. Нет, нет, гроб надо. Против гроба не возражаем - плохая надея на нынешних сыночков. Да ты только сперва домовинку представь, Петруша, а уж за денежками мы не постоим...
Стакан за стаканом пил Петр Житов дегтярный чай, жег дешевенькие, по доходам, папироски "Волга", а где добыть проклятый рублишко, по-прежнему не знал. Не соображала старая, замшелая башка. Да и трудно ей было соображать, когда на дворе страда и не знаешь, к кому сунуться.
Наконец он начал пристегивать старый протез. Придется, видно, топать на почту да звонить сыну, начальнику лесопункта: "Сынок, отбей отцу хоть гривенник. По случаю засухи".
Случаи - всякие праздники, всякие торжественные даты, перемены в погоде (первый снег, первая стужа, затяжные дожди, весенний разлив) - частенько выручали его.
3
- Ресторан открыт? Принимают старую клиентуру?
Петр Житов не верил своим глазам. Филя-петух, Игнат Поздеев, Аркадий Яковлев... Три заслуженных ветерана сразу. Да как! Один метнул на стол "бомбу", другой "бомбу", а третий даже "коленовал", или "тещины зубы", бутылку водки с устрашающей наклейкой, которая поступила в продажу года два назад.
- Ну, други-товарищи... - Петра Житова прошибло слезой. - Как в цирке.
- Это какой еще цирк? Цирк-то сейчас только начнется. - И с этими словами Игнат Поздеев, великий охотник до всяких забав и потех, распахнул двери.
За порог бойко, хотя и не очень твердо, переступил какой-то худявый, потрепанный мужичешко в капроновой шляпе в частую дырочку, каких навалом в ихнем сельпо.
- Не узнаешь? - Мужичешко подмигнул голубеньким, полинялым, в щелку глазом, и Петру Житову почудилось что-то знакомое в том глазе. Но все остальное...
- Нет, вроде не признаю вашей личности...
- Давай не признаю! - Игнат Поздеев, все еще скаля свои крепкие белые зубы, кинул взгляд туда-сюда. - Где у тебя перископы-то? Вооружись. Может, лучше дело-то пойдет.
Петр Житов - исключительно только ради того, чтобы поддержать игру, надел очки в черной оправе и придал своему и без того страховидному, распухшему от пьянки лицу мрачное выражение.
- Смотрите-ко, смотрите, какой маршал Жуков! - рассмеялся Аркадий. Живьем съест.
Розыгрыш наверняка продолжался бы и дальше, но его оборвал сам мужичешко, который, вдруг вскинув руку к шляпе, по-военному отрапортовал:
- Суханов-Ставров вернулся из дальних странствий. Так сказать, к пекашинским пенатам.
- Егорша?! - Петр Житов опять всхлипнул. Он вообще был слабоват теперь на слезу, а тут чувствительность его обостряли еще эти три бутылки, которыеон не сомневался - были куплены на деньги дальнего гостя.
Первый стакан - иной посуды в питейном деле Петр Житов не признавал выпили, конечно, за блудного сына, за его возвращение в родные края, и тут уж Егорша дал течь:
- Да, други-товарищи, мать-родина, как говорится, за хрип взяла...
- Пора! Ты и так сколько кантовался по чужим краям...
- А ни много ни мало - двадцать лет.
- Что? Двадцать лет дома не был?
- Да скинь ты свою покрышку! - предложил Петр Житов гостю (после стакана вина он опять зрячим стал). - Думаю, у меня уши не отморозишь.
- Да и где находишься? - в тон хозяину поддакнул Аркадий Яковлев. - Не в простой избе, а в ресторане "Улыбка".
Егорша снял шляпу - и - мать честная! - лысый.
- Да ты ведь уезжал от нас - вон какая у тебя пушнина была! Какие тебя ветры-ураганы били?
- За двадцать лет, я думаю, можно... - начал оправдываться смущенный Егорша.
- Под эту самую... под радивацию, наверно, попал? - высказал свое предположение Филя-петух.
- Да, ныне эта радивация много пуху с нашего брата сняла, - сказал Аркадий Яковлев. - Пашка Минин с флота вернулся - в двадцать два года аэродром на голове у парня.
- А я думаю, диагноз проще, - изрек Петр Житов. - В подушках растерял свой пух Ставров. - И первый заржал на всю кухню.
Против такого диагноза Егорша возражать не стал, и разговор на некоторое время принял чисто мужское направление. Везде побывал Егорша, всю Сибирь вдоль и поперек исколесил и бабья всякого перебрал - не пересчитать.
- А сибирячки... они как? Из каких больше нациев? - уточнял вопрос за вопросом Филя (он разволновался так, что заикаться начал).
- А всяких там нациев хватает. И русские, и казахи, и чукчи, и корейцы... Однем словом, мир и дружба, нет войне!
- И ты это... - У Фили голос от зависти задрожал.
- Да, да, это...
Игнат Поздеев хлопнул по плечу примолкшего Филю:
- Вот как надо работать, Филипп! С размахом. А ты ковыряешься всю жизнь в Пекашине да в его окрестностях.
- Надо, скажи, Филя, кому-то и здесь ковыряться. Не все на передовых позициях, - ухмыльнулся Аркадий Яковлев. - А вот ты, Ставров, как на Чукотке вроде был, да?
- Был, - кивнул Егорша.
- А на Магадане этом - чего теперь?
- Как чего? Валютный цех страны.
- Опять, значит, золото добывают?
- А чего же больше? - живо ответил за Егоршу Игнат Поздеев. - Знаешь, теперь сколько этого золота надо? Нахлебников-то у нас - посчитай! Тому помочь надо, этому...