- Помнят здесь еще друзей молодости? Не забыли?
- Молодость помним, - с ходу, ни секунды не задумываясь, ответил Михаил, - и друзей помним, но только не подлецов!
А как еще с ним разговаривать? На что он рассчитывает? Может, думал, под руки его да за стол?
Потом, водой вышли все нервы и психи в первый же день, а потом в раж вошел - про все забыл, даже про больную руку. Просто осатанел - часами махал косой без передыху. И мнение о себе такое разыгралось, на такие высоты себя подымал, что дух захватывало.
И вот раз смотрел, смотрел вокруг - с кем бы помериться силенкой, кого бы на соревнование вызвать? Один на лугу, никого вокруг, кроме кустов да старого Миролюба, лениво помахивающего хвостом, и до чего додумался? Солнце вызвал... Давай, мол: кто кого?
Ну и жали, ну и робили! Солнце калит, жарит двадцать один час без передыху - и он: три-четыре часа вздремнет, а все остальное время - коса, грабли, вилы.
2
Боль в руке началась ночью. Проснулся - огнем горит левая кисть.
Он вышел из избушки на волю. Всходило солнце. Лыско хрустел костями в кустах - должно быть, поймал зайчонка или утенка.
Михаил развязал обтрепавшийся, посеревший от грязи бинт и поморщился: закраснела, распухла ладонь, как колодка. Подумал, чем бы смазать, и ничего не придумал. Сроду не знал никаких лекарств, все порезы, все порубы заживали сами собой, как на собаке.
Все же он сделал примочку из холодного чая, оставшегося с вечера в чайнике, покурил и пошел косить: росы почти не было, но все-таки с раннего утра косить легче, то крайней мере, не так жарко.
За работой боль утихла, да и некогда было о ней раздумывай, а пришел к избе перекусить - и опять огонь в руке.
В обед он почти ничего не ел, только все нажимал на чай, полтора чайника выпил. Но что его особенно расстроило - не мог курить. А это верный признак того, что у него температура.
Еще работал полдня и назавтра полдня работал, потому что травы навалено было гектара три - как не прибрать, прежде чем отправляться домой? А вдруг зарядят дожди?
Не удалось прибрать. К полудню у него начало двоиться в глазах солнце, а потом уж и совсем чертовщина: черные колеса закатались перед глазами...
Собрав последние силы, Михаил отвязал с привязи Миролюба - иначе пропадет конь - и на большую дорогу.
Как продирался через кусты, через кочкарник, как лежал у дороги в ожидании попутной машины - помнил, и помнил, как в районную больницу входил, а дальше что было, надо у людей спрашивать.
После операции Евгений Александрович Хоханов, главный врач районной больницы, сказал:
- Ну, Пряслин, моли бога за тех, кто тебя так выковал. Другой бы на твоем месте пошел ко дну. А уж насчет того, что без руки остался бы, это точно.
3
Недолго, неполную неделю томился Михаил в больнице, а с чем сравнить то чувство радости, которое хватило его, когда за ним захлопнулись ворота больничной ограды?
Все вновь, все заново: земля, воздух, синь небесная над головой. На райцентровские мостки ступил - вприпляс. Но стой: больная рука! Такой вдруг болью опалило, что он закусил губу.
В нижнем конце райцентра Михаилу не доводилось бывать лет десять, а то и больше, и он теперь с изумлением и любопытством школьника вглядывался в новые улицы, в новые дома и магазины.
Разбухла, разрослась районная столица, уже в поля залезла, уже сосняк на задворках под себя подмяла, и все ей места мало - за. ручей шагнула. А ведь он, Михаил, помнил ее еще деревней - с амбарами, с гумнами, с изгородями жердяными, пряслами.
После войны райцентр стал набирать силу. Мужиков собралось людно - в первую очередь укрепить руководящие кадры районного звена! - а жить где? Вот они и начали по вечерам да по утрам топориком поигрывать, благо перышко конторское не очень-то выматывало за день. И было дико в те годы видеть: как грибы растут новые дома в райцентре и хиреют, пустеют с каждым годом деревни.
Самое видное здание в райцентре, конечно, райком. Просторный двухэтажный домина кирпичной кладки, или, как теперь принято говорить, в каменном исполнении (на веки вечные поставлен!), и внутри нарядно, как в храме: пол из цветной плитки, стены расписные, зеркала - с ног до головы видишь себя...
Кабинет Константина Тюряпина на первом этаже был закрыт, и Михаил, пожав плечами, пошел наверх.
- Здравствуй, здравствуй, товарищ Пряслин!
Северьян Матвеевич, инструктор райкома, сбегал с лестницы. Как всегда, чистенький, вежливенький, сладкоречивый, очень похожий на юркого воробья и своей проворностью, и своим острым личиком с черными бегающими глазками.
Михаил пожал протянутую руку.
- Слышал, слышал про твои дела. - Северьян Матвеевич участливо кивнул на больную руку. - С каким вопросом пожаловал?
- Да не знаю. В больнице сказали, чтобы к Тюря-пину зашел.
- К Константину Васильевичу? На партактиве он, парень. Партактив у нас сегодня работает. Первый вопрос обсудили - заготовка кормов, сейчас к борьбе с алкоголем перешли. Советовал бы заглянуть в ожидании.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
Вот это да! - мысленно ахнул Михаил, когда вслед за Северьяном Матвеевичем вошел в зал.
Окна во всю стену, от пола до потолка, хоть на лошади въезжай, с занавесями белыми, шелковыми - как паруса, натянуты ветром, - люстры с хрустальными подвесами, красная ковровая дорожка через весь зал, от дверей до сцены, сиденья мягкие... Его в Москве как-то сват затянул к себе на заседанье - куда там до этого зала!
А вот насчет бумажного бормотанья... Как зачалась у них эта канитель в районе после Подрезова, так и по сю пору продолжается.
Выходил на трибуну начальник сельхозтехники, выходила молоденькая совхозная доярка, выходил главный инженер леспромхоза - все первым делом вынимали бумажку.
Михаил немного оживился, когда слово предоставили начальнику стройколонны Хвиюзову. Хвиюзовские гвардейцы по части пьянки давно уже первенство по району держат, да и сам Хвиюзов выпить не дурак. Две бутылки опростает - только во вкус войдет, только голос прорежется - страсть мастер анекдоты наворачивать.
Нет, и Хвиюзов не обрадовал. Подменили мужика. Отчитал что положено - и с колокольни долой. Даже на людей забыл взглянуть.