— А зимой ты тоже работал?
— Конечно. О себе не думал. Только о доме. Ел какую-то вонючую похлебку, спал на снегу.
Я представляла этого сильного, хорошо одетого молодого человека голым посреди мороза, ворочающим кирпичи. Дух захватывает.
— А дальше пошло-поехало, — не останавливается Гарри. — С домом было проще устроиться. Получил постоянную работу. Сначала одну, потом другую. Купил машину, на которой смог выбираться в город. Посадил сосны… Ну это ты уже знаешь. Ты не устала сидеть на одном месте?
— А ты? — я уже выпила вино и съела все конфеты.
Мы вышли и еще полтора часа петляли по улицам. По одним и тем же, потому что город в сущности небольшой. В третий раз обогнули алюминиевый завод и обувную фабрику, в выходные представляющие собой лишь пустые архитектурные коробки. Мои лодочки скользят по мостовой. Но уже не качает — алкоголь благополучно улетучился. Вот только ноги стерлись до крови о жесткие борта и болят, но я продолжаю идти как ни в чем не бывало. Эта боль — единственное напоминание о том, что все вокруг не сон. Гарри не сон и красное вино. Все новое в здешнем мире достается в страданиях.
Когда я вернулась домой, мужчины снимали с веревок высохшее белье.
— Понюхай, как пахнет. Ветром и солнцем. Будешь ужинать?
— Я сыта.
— Тогда посмотри на сарай. Он наполовину готов.
Я прошла за дом. Из вежливости. Никаких других побуждений, кроме как поскорее снять туфли, у меня не было. Взглянула на полуобнаженное сооружение из серых облезлых досок и лишний раз убедилась, что Гарри и один сделал бы гораздо лучше. Ребята покончили с сараем только дня через два и сразу принялись за огород. Возвели пленочную теплицу для помидоров, притащили с базара два саженца яблони и воткнули их рядом с вишней.
Купили неподъемную железную лейку и грозились приобрести бочку для сбора дождевой воды. Было что-то трогательное в том, с каким усердием они возделывали грядки, вскапывали и пересыпали в руках семечки.
Саша получил первый отпуск. Двухнедельная оплачиваемая свобода. И мужчины полностью переключились на дом. На его капитальный ремонт, как они сказали. Для начала решили отштукатурить стены, внутри и снаружи. Я ухожу подальше, чтобы не видеть, что они будут вытворять.
— Вернешься — не узнаешь! — обещает Веня, потирая в предвкушении руки.
Когда я вернулась, действительно нашла дом совершенно неузнаваемым. Ну и грязь они развели! Внутри все вверх дном. Мебель вынесена на веранду и навалена друг на друга, кровать вздыблена. Во дворе горы мусора. Хожу и подбираю за своими «мастерами». Теперь они белят потолок. Все вокруг становится белым, кроме него. Раза с третьего удается и его привести в соответствующее состояние. Потом очередь доходит до обоев. Вместо прожитых календарей, заползающих друг на друга, у нас теперь геометрические россыпи коричневых букетиков. Дом меняется так быстро, что я не успеваю следить за его коэффициентом. Последнее, что я усекла, это цифра 338, уже включившая в себя туалет, сарай, участки, теплицы и саженцы.
— Какой триста тридцать восьмой! — с нескрываемой обидой отзывается Саша. — У нас давно триста пятьдесят третий. Косметические работы здесь высоко ценятся.
С тех пор Александр каждый день объявлял мне наш индекс. В самом деле, он поднимался превосходно. После укладки линолеума и плинтусов дошел до 358-го, а с общей покраской пополнился еще семью пунктами. Но до этого мы еще долго спорили, какой цвет достоин украшать наши стены.
— Только не розовый! — умолял Веня.
— И не синий, — ставил условие Александр. — Не люблю синий цвет.
— Мне все равно, — сказала я. — В какой дешевле, в такой и красьте.
Дешевле оказался песочный оттенок. Он и стал основным фоном нашего дома. Крышу выкрасили в темно-зеленый. Рядом с крыльцом ребята повесили номер на стеклянной матовой панели с подсветкой. Теперь мне удобно выходить в темноте, и даже видна черная машина, поджидающая на дороге.
— Какой теперь у тебя коэффициент? — интересуется Гарри.
— Триста шестьдесят пятый, — отрапортовала я.
Дался им всем этот коэффициент! Я еще раз оглядываюсь на песочно-зеленоватую конструкцию со светящимися цифрами.
— Самой-то нравится?
— Конечно. Это же мой дом.
— Но ты еще не видела настоящие дома. Я тебе покажу. С твоим индексом уже можно на них смотреть.
— Куда мы, в город? — спросила я.
— В настоящий город, — поправил он.
Мы въехали в знакомые ворота и, не останавливаясь, минуя улицы, пронзили его насквозь, перед машиной Гарри распахнулись другие ворота, где меня попросили назвать свой коэффициент, после чего мы беспрепятственно въехали… Это был совершенно другой город. Такой, какого я и придумать не могла. Дома, увеличенные в несколько раз ввысь и вширь, разбухшие, как кабачки под проливными дождями и палящим солнцем, с ровными рядами блестящих окон. Возле ворот располагались сервисные службы для автомобилистов: мойка, заправка, благоустроенные стоянки и еще множество автоматов, назначение которых было мне неведомо.