Очнулась я у забора. Видимо, добрые горожане вынесли меня с прохода, пока я была в беспамятстве. Теперь я все помню. Главное — деньги. Осторожно разжала кулак. На ладони сверкнула десятикопеечная монетка. Если она так блестит, значит, солнце еще не зашло. Я подняла голову. Действительно, небо еще светилось, распаляя вокруг золотистый туман, и было похоже на тарелку с горячей кукурузной похлебкой. Очень хочется есть. Если солнце на небе, вполне возможно, еду еще не привозили. Дружный гул голодающих, стекающихся к месту раздачи, тому подтверждение.
Я поднимаюсь и иду, только не к толпе, а все-таки на рынок. У меня возникла идея. Даже голод отступил на второй план. Я прохожу по рядам неподвижных торговцев, словно приросших к прилавкам за день, и бросаю на ходу: «Сколько?.. Сколько?..»
— Десять копеек, — наконец слышу я и тут же оказываюсь подле товара, хватаю его, кидая в подставленные руки свою монетку, и тороплюсь обратно на обеденную площадь. Машина приехала. Я где-то в конце очереди. Но это даже к лучшему — есть время насладиться покупкой. Во все дни моего пребывания в городе я регулярно мечтала об этой вещи и в определенные моменты сильно жалела о ее отсутствии. Пожалуй, я сделала правильный выбор. Вожделенный предмет избавит меня от части страданий и, чем черт не шутит, повысит мой индекс, или коэффициент, как говорят городские… Я подхожу к раздаче и протягиваю руки. Они уже не пустые, а с миской. Вместительная жестяная миска за десять копеек (дешевле не бывает), с немного треснутым краем, но это ерунда по сравнению с ее вместительностью.
Сегодня я получаю полную порцию, не пролив ни капли, и, аккуратно толкаясь, покидаю очередь. Я ухожу вместе с моим обедом далеко от эпицентра раздачи, от города, от людей, почти на дорогу, и, когда вижу, что никто не мешает, начинаю, не торопясь, есть. Впервые в этой жизни ощущаю вкус еды. Могу остановиться и пристальнее рассмотреть, что ем. Я подумываю о том, чтобы обследовать неопознанные включения, но еда слишком быстро заканчивается. Тарелка пуста. Я сыта и измучена. На сегодня довольно. Возвращаюсь домой.
В целом день удался, но на душе тревожно. Это из-за работы. Я прикидываю, на сколько раз меня еще хватит. Сейчас, волочась после нее по дороге, я отвечаю: ни на сколько. То есть меня не хватит вовсе. Я вспоминаю людей, собирающихся у бараков. В основном это мужчины. Как бы ни уставали, они каждый день ходят туда на заработки. Я видела, как некоторые падают потом в ямы, вырытые ими же, и уже не поднимаются, как их вытаскивают оттуда, подцепляя крючками, и увозят в неизвестном направлении. Вероятно, туда же, куда и тех несчастных, ночующих у забора. Все до того безрадостно, что я не в силах сдержать слез. Иду и плачу довольно громко. На дороге почти никого — все уже засели по домам. Я одна с дурацкой миской в руке, вконец измотанная, ненавидящая лопату и все, что с ней связано. 000001. Похоже, я навечно застряну на этих невыразительных цифрах. Но постой…
Постой, говорю я себе. Не в смысле остановись, а продолжай движение и думай. Ведь ни один из тех мужиков, жаждущих получить лопату и зычно выкрикивающих свой коэффициент при любом шевелении двери, ни один из них никогда не называл цифры больше чем четыре. Что это значит?.. А то, что у кого этот коэффициент больше, имеют работу где-то в другом месте. Несомненно, более легкую. Стало быть, дело за малым — необходимо поднять жизненный уровень на эту умопомрачительную высоту, для чего нужно в первую очередь заняться домом. И только им.
Я не заметила, как дошла, даже не считая шагов. Возвращаться в потемках уже вошло в привычку. Восемь тонких прутиков едва различимы в темноте. Ну ничего, завтра их будет больше. Ради этого стоит и обед пропустить. Проклятье! Я забыла помыть свою новую миску. Завтра… завтра…
Просыпаюсь засветло, как на работу, с твердым намерением стереть все ноги, но повысить-таки свой коэффициент, чтобы окончательно не надорваться. Снова иду по дороге, но у развилки сворачиваю направо, и к восходу я уже в лесу. Таких, как я, надеющихся первыми обнаружить на свету засохшую за ночь ветку, здесь полно. Это меня не смущает. Лес большой, и я продвигаюсь вглубь. Попутно выбираю несколько ориентиров, чтобы не заблудиться. Есть! Нашла первый прут. Иду дальше.
По моим подсчетам, блуждаю несколько часов. В руках только одна ветка. Твердая — такой бы высечь кого-нибудь. Но никого не видно. Кругом одна зелень — свежая, наглая, пробивающаяся отовсюду, даже из пней. Ненавижу листья. Как бы здорово было, если бы лес состоял сплошь из сушняка. Чтобы зашел на минутку, а вышел с охапкой на целый дом. А сейчас хоть заночуй в этом поганом лесу змеиного цвета, хоть поселись в нем. Пожалуй, это мысль — забраться в заросли погуще, где строить ничего не надо, и жить там, питаясь листьями да травой. А зимой? Ведь есть же еще и зима… Не верю своим глазам! Как это я сподобилась выйти на поваленное дерево?! Вопрос только в том, как дотащить его в родные пенаты. В ход идет косынка — не жалко. Я обвязываю ею часть сучьев, а те, что не умещаются, закидываю на плечо. Вот так, потихоньку.