По шажочку. Черт, деревья мешают! Хоть бы они все повалились!
Где же все мои ориентиры? От радости не узнаю ни одного. Всегда так — стоит крупной удаче подойти вплотную, она обязательно что-то заденет, мир сместится под ее давлением и придется приспосабливаться к изменившимся условиям. Разве только солнце по-прежнему торчит на небе, не подчиняясь земному хаосу. Пробираюсь на восток. Помню, как выговаривали мне надзиратели за ту ночь, что я провела в ложбинке у дороги. Я, видите ли, не обладаю достаточными средствами, стало быть, и правами, чтоб шататься по ночам вдали от дома. Но сейчас я, можно сказать, именно дома, точнее, в доме. Я тащу на себе большую его часть. Какие там гусеницы и бабочки, улитка — вот кто я. Удачу всегда приходится переть на себе. А она такая громоздкая, неповоротливая, упирается, задевая за любой выступ. Как же далеко я забралась! И когда наконец кончится этот нудный лес? Я устала. Хочу домой. Хочу выбросить ко всем лешим эти деревья. Что-то блеснуло впереди. Неужели просвет? Лучше. Это дорога.
Меня осмотрели со всех сторон и ничего не отобрали. У других, я видела, изымали недостаточно сухой материал и штрафовали. Каждую живую сорванную ветку восполняли одной мертвой, так что некоторые уходили ни с чем. У мужчины, вышедшего из леса раньше меня, отобрали все сборы. Когда уносили его «букет», обрамленный зелеными листьями, он не сдержался и заплакал. Сам виноват. Скоро здесь ничего не делается. Я вот соблюдаю инструкции, поэтому сейчас ползу домой, обвешенная розгами. Стоп! Надо передохнуть. Лакаю прямо из речки, как последнее животное. У меня же есть миска. Но она дома. Все пути ведут туда.
Опять начинает темнеть. Это просто наказание какое-то! Как будто кто-то специально выключает свет в самый неподходящий момент. Я дотащилась до участка и пытаюсь вписаться в него со всем багажом. Ничего не выходит. Ставлю деревья стоймя, как им и положено, связывая наверху в пучок. Но тогда не вмещаюсь я. На дороге ничего оставлять нельзя — это уже будет чужое. Теперь миска мешает. В доме становится тесно. Не пойму, это хороший знак или нет? Кое-как пристраиваю ветки с двух сторон от себя. В ночи не разглядишь, все ли взяла. Шарю по дороге. Вроде все. Но что-то еще тревожит. Постоянно просыпаюсь и сторожу свои деревья, а с первыми лучами, окончательно обрушив конструкцию, выползаю на дорогу.
Волнующий момент — начинаю строительство. Сантиметр за сантиметром рою землю, чтобы закрепить в ней свои стены. Кропотливое занятие. Особенно если учесть, что в руках ничего нет. Пробую ковырять краем миски, но она сразу прогибается. Больше не буду использовать вещи не по назначению, а потому отправляюсь в город. Немного подкрепиться. Полная порция отвратной похлебки взбадривает меня. Скорее назад, не растеряв бодрости. Но силы тают на ходу, а до дома еще так далеко.
Чтобы приблизить возвращение, считаю шаги. Дошла до двух тысяч пятисот восьмидесяти трех и сбилась. Под ногами сверкнуло что-то инородное, явно не относящееся к дороге. Нагибаюсь и поднимаю… гвоздь. Обыкновенный гвоздь, правда, ржавый и малость искривленный, но еще достаточно острый. Удача снова подмигнула мне. Уж и не знаю, можно ли воспользоваться ее минутной слабостью. Сжимая в одной руке гвоздь, в другой миску, подхожу к наблюдательному пункту. Двери открыты. Я уже в поле зрения.
— Я нашла гвоздь.
— Мы в курсе. Что нашли, то ваше. Потому и предупреждали ничего на дороге не оставлять.
— Это вы про ноги?
— Про них в том числе.
Я хотела спросить про индекс, когда его поднимут, но не решилась. Если бы увеличился, то сама сразу бы заметила. Ведь он не гвоздь, на дороге не валяется, и так просто его не поднимешь. Зато теперь мой дом виден издалека. Он похож на сложенный для розжига костер, и мне придется немало потрудиться, чтобы он не развалился, прежде чем внутри станет тепло.
Заползаю на четвереньках, стараясь, чтобы ни один прутик не оказался на чужой территории. Миска опять не помещается. Надеваю ее на голову. Так даже удобнее — никакие посторонние шумы не отвлекают. Вооружившись гвоздем, очерчиваю контуры впритык к забору и начинаю копать… Опять приходится копать, однако это занятие ничего общего не имеет с общественными работами — гвоздь не лопата, мелкая канавка не траншея, да и мой дом вовсе не бесхозная твердь, не поддающаяся никаким усилиям. Если сравнивать два процесса копания, то это земля и небо. Там, в городе, я вспахивала землю, а здесь, дома, можно сказать, небеса. До того приятно! Хотя тоже устаешь.