Я провозилась еще два дня, прежде чем воткнула все припасенные прутья. С двух сторон они сомкнулись и образовали свод, а попросту шалаш, но для меня дом, самый первый настоящий дом, со стенами и крышей. Жаль только, веток хватило на четверть участка. Мне казалось, из такого количества выйдет по крайней мере полдома. Приходится организовывать очередной поход за стройматериалом, с предварительным посещением города — очень хочется есть.
К баракам не подхожу, сразу встаю в очередь за едой. Шустро лакаю вылитые в миску помои и ухожу обратно. Нельзя терять ни минуты светлого времени. Полдня уходит на дорогу, а остальные полдня на поиски сухих веток. Я тащу ветки из леса и считаю шаги — уж очень хочется поскорее дойти. Шагов с грузом получается больше, и я теряю ориентацию во времени.
Хотя и медленно, но я продвигаюсь. Мой дом растет, «ветвится», «пускает корни». Он уже занял больше одной трети и отбрасывает мощную тень на окрестность. В сплетении веток я чувствую себя, как в лесу, только ноги торчат наружу и жестко сидеть на земле без единой травинки или листочка. А в лесу, между прочим, их несметное количество.
Наступили теплые времена, по-летнему теплые. Миска на голове нагревается, и пот стекает ручьями по щекам. Солнце уже жарит, словно последний раз в жизни. Половина моего дома готова, и я спасаюсь в нем от прямых солнечных лучей. Смотрю сквозь прутья и замечаю, что снова удостоилась визита моих вездесущих «друзей». Смотрители нынче легко одеты, в поплиновых рубашках и летних брюках и, как обычно, при документах.
— Что ж вы не подходите? — доброжелательно начинают они.
— Зачем?
— За следующим индексом, разумеется. Половина дома и посуда дают нам право поднять его еще на один пункт. Итак, с сегодняшнего дня он составляет 000002.
Я выскочила навстречу благодетелям, как ошпаренная, чуть не снесла собственный дом.
— Как вы сказали? Уже два?
— Совершенно верно, два.
— И что мне теперь делать? — я растерялась, хотя последние дни только и грезила этим событием.
— Второй номер дает вам право сходиться с людьми. Выберете себе друзей, компаньонов, собеседников. В общем, не гнушайтесь никакими знакомствами. Они пригодятся в устройстве дома.
— А листья уже можно собирать?
— Нельзя. А зачем вам листья?
— Ну как, я постелю их на пол, чтобы было помягче.
— Для подстилки существует трава, — доверительно объяснили они. — Справа от вас по этой дороге имеются поля, на которых разрешено ее рвать. Вам укажут, где именно.
— Траву так траву, — легко согласилась я.
Мне уже не терпелось что-нибудь порвать.
Они смерили меня пристальным взглядом, сделали запись в журнале и удалились. А пока они удалялись, я кусала грязные ногти и жалела, что допустила появление последней мысли. Они наверняка ее прочли. Может, и в журнал занесли. При них вообще ни о чем нельзя думать. Это же смотрители, они способны разглядеть даже то, что творится в голове у человека.
Два дня я наслаждалась своим новым статусом и потеплением. Отдыхала, прогуливалась до города, наблюдала, как продвигается строительство у других, какие в мире бывают дома и одежды. Все пригодится в ближайшем будущем, думала я и не сразу вспомнила, как настоятельно рекомендовали мне налаживать связи с людьми. Вокруг вертелось столько всякого народа, особенно в очередях за похлебкой. Я не успевала запоминать лица, поэтому каждый раз мне чудилось, что передо мной абсолютно новые люди. Похоже, меня они тоже не отличали от других. В толпе все одинаковые. Надо было вырваться из толпы, чтобы разглядеть хоть кого-нибудь.
На рынке искать друзей также бессмысленно. Начинаешь смотреть в глаза, а взгляд непроизвольно опускается ниже, доходит до рук и в конце концов упирается в товар. А последний всегда оказывается более привлекательным, нежели хозяин. Люди постоянно доказывали мне свою несостоятельность в качестве друзей, помощников и кого бы то ни было. Еще в первый день моего пребывания ни один из здешних жителей не откликнулся на мой зов, на мою радость быть среди них. И та белокурая женщина на дороге. Хоть и голая, а туда же… Разговаривать не захотела. Вот еще одна похожая на нее, только одетая и с сумкой. Видимо, давно здесь живет.