— У нас вообще денег нет, — мы не оправдываем его доверие.
— А что есть?
— Дом, — сообщает вдруг Саша и начинает расписывать его достоинства.
— Ух ты! Целый шалаш!.. И доски настоящие?! — у горемыки пересыхает во рту от восхищения. — И сколько вас там, двое?
— Двое. Будешь третьим? — спрашивает наконец Александр, предварительно обменявшись со мной взглядом.
— Я?! — полная растерянность с его стороны.
— Ты. Только тебе придется потрудиться, а то мы уже не в состоянии.
— Конечно, разумеется, сколько угодно.
Он машет руками, и мы видим, что энергии у него еще достаточно.
— Сколько угодно ты тоже не сможешь. Работа тяжелая. Это тебе не под забором валяться.
Я делаю Саше знак, чтобы он оставил забор в покое.
Теперь мы все втроем торопимся домой. Наш новый сожитель обут в сандалии, я дала ему косынку, чтобы прикрыться. Он на седьмом небе от счастья. Кажется, вот-вот взлетит. В нашей обуви. А я еще развлекаю его разговорами.
— Представляешь, отсюда до нашего дома ровно двадцать шесть тысяч четыреста семьдесят восемь шагов. Саша сосчитал, — преподношу ему в качестве неоспоримого факта.
— Здорово!
— Не семьдесят восемь, а восемьдесят семь, — поправляет наш счетовод. — А тебя как зовут?
— Вениамин.
— И у нас 000 003…
Поиски смысла жизни
Мы вломились в сторожку все втроем уже глубокой ночью и потребовали, чтобы нас оприходовали. Веню мы предъявили в качестве нового жильца и настаивали на немедленном переводе его участка в наши владения. Саша заикнулся было насчет четвертого индекса, но его тут же осадили, напомнив про стенку. Они сказали, что человек — это еще не номер, пустым человеком статус не поднимешь и что, наоборот, все наши вещи теперь будут делиться натрое и повышение мы получим одно на троих.
— У вас люди появляются чаще, чем доски, — добавили они, смеясь.
Но Вениамина все-таки вписали и даже прошли вместе с нами к шалашу, чтобы на месте, светя фонариками, отмерить дополнительный квадратный метр. Мы приделали его справа от шалаша, впритык к дороге. После стольких впечатлений за день все буквально валились с ног от усталости. Однако лезть в шалаш Веня наотрез отказался, объяснив, что еще ничего не заработал и потому недостоин спать в тепле и удобстве. Это в нашем-то шалаше тепло и удобно? Мы оставили его на его законной территории, а сами залегли на подстилку из сухой травы и пожелали друг другу доброй ночи. Третий голос нам пожелал того же.
Следующий день выдался весьма бурным на события. Их было столько, что меня бросало в жар от их постоянной смены. С самого утра мы спланировали наши действия до мельчайших деталей. Саша с Вениамином сразу отправились в город, я — за жердью. Теперь-то я ее обязательно найду, раз все так хорошо складывается. И сандалии достались мне — в лесу без обуви много не находишь. До развилки шагали вместе, обсуждая моменты предстоящих трудовых мероприятий. Мы так разгорячились, что не заметили дождь, который накрапывал уже в начале пути, а когда я дошла до леса, превратился в нудную морось.
Про мои мытарства в лесу лучше не распространяться. Тех, кто отважился заняться поиском сухостоя в дождь, было мало, и выглядели они сомнамбулами, бродили с отсутствующими взглядами вокруг деревьев, реагируя только на сушняк. Я шла прямо, не обходя препятствий, лишь медленно перешагивая через них. Смотрела, не мигая, и двигалась на ощупь, как в потемках. И все-таки я нашла жердь — старый засохший ствол какой-то елки, весь в колючках, сужающийся кверху, но в целом вполне подходящий.
На обратном пути я очень спешила. Разогрелась настолько, что пар валил изо рта. Это означало, что температура упала еще на несколько градусов. Забрасываю елку в шалаш и, не теряя ни секунды, бегу в город. Забегаю в кусты. Плевать, что на ходу. Нет времени… Саша уже ждет у базарных ворот и докладывает обстановку.
— Он устроился. Я дал ему свои брюки. И стоило ему их надеть, да еще выкрикнуть наш номер, его тут же взяли.
— Я же говорила! — ликую я. — Первый раз всегда везет.
— Сейчас он в траншее. Я пока присмотрел нужные детали. Пойдем.
— А я нашла жердь.
— Молодец.
— Только она…
Мы скрываемся в людском потоке. Нас заглатывают. Саша, разгребая всех, пробирается вперед. Я следом. То и дело выныриваю из толпы и, захлебываясь в чужих голосах, пытаюсь досказать про елку. Саша оглядывается, ему плохо слышно, тянет руку, чтобы вытащить меня из потока, но потом машет ею.
— Пробирайся! Потом доскажешь.