Как им удалось отковырять все доски без инструментов — зубами ли, ногтями или еще чем, никто не знает. Только к утру весь забор был начисто выкорчеван и растащен. А днем наступила расплата. Все заборные доски были опознаны и изъяты. За каждую упертую доску наложили штраф в двадцать копеек. Но почти никто не смог заплатить эту сумму. Тогда вступила в силу ликвидация: сначала имущества, потом земли, а при неблагоприятном стечении обстоятельств и владельца. По мере изъятия его коэффициент безнадежно падал, пока не достигал нулевой отметки и не стирал беднягу с лица земли. Уже несуществующих людей отправляли с дороги целыми машинами. Те же, кто отделался вещами и приобрел статус неимущего, устроили в городе волнения. Вместо индексов, как это обычно бывает при приеме на работу, они выкрикивали всякие лозунги, требуя создания им человеческих условий на том лишь основании, что они являются человеками. Надзиратели приняли вызов и, в свою очередь, лишили всех — и правых и виноватых — еды. Поэтому вот уже третий день никто не может дождаться грузовика с бидонами. Веня тоже не дождался и вернулся накормить нас лишь этими новостями.
Может, я что-то упустила или добавила от себя. За время рассказа я слишком разволновалась. Больше оттого, что не знала, как отнестись к случившемуся. Безусловно, это был поворот. Но куда? В какую сторону развернут нас бунтовщики: вперед или назад? Сама я решить не в состоянии. Жду разъяснений от ребят, прежде всего от Саши. Надеюсь на его практичный ум, не подверженный понижениям температуры и депрессии. Если он вообще может разговаривать. Саша сидит, уставившись в одну точку, и слегка покачивает головой, показывая, что согласен. С чем согласен?
— Я все понял.
Наконец-то! Я торжествую. Саша продолжает и совершенно неожиданно обозначает новое направление наших действий. Вернее, направление-то старое…
— Это нам, несомненно, на руку. Многих ликвидировали. Так? Но рабочие места остались. Их ведь никто не уничтожит. Следовательно, их получим мы.
— За счет тех, — неуверенно произносит Веня, — чьи участки еще не остыли?
— Ну и что? Мы же не виноваты, что они доски крали. Мы-то их честно покупали, значит, нам сейчас и работать на законных основаниях.
— А вдруг и город ликвидировали? — приходит ко мне единственная мысль. Работать совсем не хочется. И не можется. — Если забора нет, то, вероятно, и рынок уничтожили. И бараки.
— В любом случае надо проверить, — не отступает Саша. — Завтра выходим все вместе. А сейчас хорошенько выспимся.
Наутро мы были разбужены пришедшими в движение досками, которые закреплялись на земле снеговыми заносами. Мы выбрались достаточно быстро. На улице светило солнце, не по-зимнему ярко, расправляя золотисто-розовые лучи по всей окрестности, словно оно тоже выползло из какого-нибудь шалаша. Оно-то и подтопило снег, и стена поехала. Но вне нашего дома снежный покров держался стойко и не сдавал позиций.
Мы вяло оглядывались и подергивали плечами. Веня первым начал гимнастические упражнения — махи ногами и руками, пируэты, наклоны и прочее. Мы с Сашей молча наблюдали, покачиваясь из стороны в сторону. Потом стали медленно и неуклюже повторять. У меня было такое ощущение, будто я заново обретаю тело. Ноги отрастали постепенно одним усилием воли: сначала бедра, потом колени, голени, стопы. Я махала руками, и они росли, принося новые ощущения длины. А где же голова? Несколько вращений и поворотов — и голова на месте.
Солнце уже забралось высоко на небосклон, когда мы вышли в город. Шли неспешно, потому что еще плохо двигались, и старались разогреться беседой. Хотя говорить было не о чем. Никто не хотел делиться своими догадками, боясь заразить других неизлечимым пессимизмом. Мы проходили мимо шалашей, недостроенных хибарок, сарайчиков, в которых раньше жили люди. Сейчас от них не осталось и следов, о чем свидетельствовали плотно засыпанные снегом подходы к домам и общий тоскливо осиротелый вид участков. Кстати, забегая вперед, скажу, что на обратном пути мы не увидели и домов. Их мгновенно снесли, все до единого. Стерли с лица земли, как и хозяев. А мы выжили. Это я уже знала наверняка.
Мы нашли город заметно поредевшим. Многих здесь уже не будет. Таковы суровые условия жизни, которую мы приняли. Из-за отсутствия забора городской центр сразу потерял свой основательный вид. Бараки слегка покосились — не то от недавних волнений, не то от обильного снегопада, и народ больше не терся под ними и не собирался на площади, гремя мисками. Потому что и площади-то никакой не существовало. Лишенное ограждения пространство сливалось в один большой пустырь. Прямо как у нас дома. На территории бывшего рынка расположились несколько торговцев с вещами, видно, самых отчаянных, не боящихся отморозить носы от долгого и бесполезного ожидания покупателей. На месте забора, четко по его бывшему периметру, копошились люди. Весь народ, бывший сейчас в городе, сосредоточился именно здесь. Мы тоже решили подойти. Но не успели и рта раскрыть, как нас тут же сцапали, расставили по свободным проемам в плотной цепочке оборванцев и всучили инструменты.