Многие ходят толпами, суетятся, чего-то ищут, но как узнаешь, что их мучает: голод или тоска по хорошему дому, сшитому из крепких бревен? Примерно таких, как несут несколько весьма довольных мужчин. Все они одеты, и я начинаю понимать, что это самый верный показатель достатка и что только в скоплении наготы мне следует искать бесплатный обед.
Наконец замечаю группу стоящих без дела людей. Они переминаются с ноги на ногу, искоса поглядывая в одну и ту же сторону. Еще один показатель — и главный! — у некоторых в руках поблескивают миски. Я пристраиваюсь рядышком, не смея задать им вопрос. Задаю себе: «Неужели еда?» Точно! Она приезжает сама, без всяких вопросов. Это небольшой грузовик. В кузове на бидонах сидят два раздатчика, у каждого по поварешке. Вот они загремели крышками, и на звук повалила толпа, выстраиваясь в очередь. Я примыкаю с краю — вдруг мне не положено. Очередь растет, расползаясь во все стороны.
Мы стоим очень долго. Периодически кто-нибудь падает в обморок. Его выносят на задворки. Я не могу упасть, хотя меня мутит от голода. Не имею права — иначе пропущу свою порцию. Раздатчики работают молча, доносится лишь тихое позвякивание посуды. Хорошо быть раздатчиком. Я стою на полусогнутых ногах и предвкушаю скорую трапезу… Я уже близко. Звон поварешки над самым ухом. Спина передо мной исчезает.
— Давай миску! — строгий окрик сверху и застывшая перед глазами еда.
— У меня нет, — вырывается откуда-то из моего живота.
— Может, у тебя и рук нет?! А ну, подставляй! Живо!
Я со всей силы сжимаю ладони и подставляю под поварешку. Слава богу, не горячее. Завороженно гляжу, как в мою «тарелку» плюхается какая-то бурда зеленоватого цвета с ошметками неустановленного происхождения. Устанавливать некогда — и это скудное варево может в любой момент оказаться на земле. Я делаю шаг в сторону и быстро заглатываю то, что не успело просочиться сквозь пальцы. Вкус премерзейший — гниль пополам с тухлятиной, но тем не менее… Я уже могу двигаться дальше.
Выбираюсь из очереди. Она меня больше не интересует. Теперь мне интересен город. Только я не вижу его самого. Ничто вокруг не соответствует моим представлениям о нем. Кроме обилия людей, потоками двигающихся в противоположных направлениях, есть еще несколько бараков и деревянный забор с центральными воротами, которые больше всего прельщают меня. Слишком уж счастливыми выходят оттуда люди. И все непременно что-то несут — хозяйственные вещи или одежду, которую тут же на ходу натягивают на полуобнаженные тела. Те, кто только заходит, особенно спешат, толкаются, стараясь протиснуться вперед других. Я осторожничаю, пропуская всех, потом захожу.
За забором, как я и думала, рынок. Базар. Торжище. Глаза разбегаются от пестроты, контрастирующей с убогостью основного пейзажа. Вся земля заполонена продавцами и их товаром. С вещами посолиднее пристраиваются на шатких лотках, ну а группы зажиточных торговцев оккупируют целые лавки. Выбирай по уровню и достатку. Передо мной великое множество домов, самых разных, правда, в разобранном виде. Я закрываю глаза, и они выстраиваются сами собой — кирпич к кирпичу, доска к доске, вырастают ступеньки к порогу, наслаивается черепица, и из печной трубы уже струится едва различимый дымок.
Вот где настоящий город из не построенных домов. Здесь есть все — от иголок и гвоздей до оконных рам и лестничных балясин, от цокольных плит до позолоченных флюгеров. Все эти вещи кочуют из дома в дом на старых и ржавых машинах, стоящих поодаль. Как я понимаю, они тоже продаются, но туда доходят лишь немногие покупатели. Основная масса оседает среди мелочей. Я оглядываю себя — что мне требуется в первую очередь. Составляю в уме внушительный список, пока взгляд не опускается на ноги. Они снова в крови и пыли. Зато я сыта. Ноги — единственное, что меня кормит. Поэтому в первую очередь нужно подумать о них… Через несколько рядов нахожу женщину с сандалиями моего размера, ну или близкого к моему. Она держит их бережно, ежеминутно поправляя пряжки то на одной, то на другой, и они того заслуживают, даже несмотря на стертые носки и надорванный ремешок.
Я задержала дыхание.
— Сколько стоят?
— Один рубль, — ответила женщина, скептически взглянув на мои пустые руки.
Я ошарашена.
— Сколько?!
— Один рубль, — повторила она и отвернулась.
Но у меня и есть один только рубль. Это мой дом. Если продам его, куплю сандалии и буду ходить всю жизнь по дороге. Тут меня поразила совершенно очевидная, как мне тогда показалось, мысль: вдруг, пока я тут прицениваюсь, мой участок уже продали и мне некуда возвращаться? Я так испугалась за свой дом, что сразу поспешила к выходу. Расталкивая всех, просочилась в ворота и оказалась в мощном людском водовороте. За время моего отсутствия в городе что-то произошло. Люди заметно оживились и двигались целенаправленно и молча. Лишь изредка вскрикивал тот, кому наступали на ноги.