— О чем ты говоришь! — отвечаю я.
Стоять уже холодно. Нужно куда-то двигаться. И мы расходимся по домам. Я принесла много работы из города и сразу села за шитье. Успеть бы до сильных морозов закончить одеяло. Саша с Веней расположились на кровати и обсуждают новых знакомцев.
— Как тебе Михаил?
— Здоровый мужик. Но вялый какой-то, безынициативный.
— Зато у него женщин куча. Они и будут его тормошить. А вот кто действительно странный, так это Павел. Так ни слова и не сказал.
— Ничего странного. Замерз или постеснялся.
— Видимо, он здесь недавно. Еще не освоился. Заметил, какие у него потерянные глаза?
— Я тоже так выглядел, когда сюда попал.
— А все-таки интересно у них сложилось, — вмешиваюсь я. — Я имею в виду, как они сошлись.
— Хотели и сошлись.
— Одного хотения мало, — развиваю я. — Соня вот все лето хотела, а переехала только сейчас.
— Зима всех сводит, — заметил Веня. — Люди сходятся друг с другом, слипаются, словно снежки, чтобы противостоять холоду. Представьте, что все бы начали капризничать — не хочу с этим, хочу с тем. Никто бы тогда не спасся.
— А когда зима пройдет, что их будет удерживать друг подле друга?
— Дом. Он тоже требует совместных усилий по преодолению препятствий. Так что зима никогда не кончается, в переносном смысле, разумеется.
И вот они, препятствия. Морозы. Крепкие, студеные, проникающие глубоко внутрь при каждом вдохе. Несколько дней бушует метель. Нельзя даже выйти на дорогу, сразу станешь ее добычей. Собьет с ног, заметет снегом и проморозит до последнего лимфатического узелка. Но мы и не собираемся выходить. Открываем дверь только нашему кормильцу в широченной шубе с высоким, всегда поднятым воротником и с поварешкой на поясе.
Жизнь теплилась только возле печки. Мы существовали, приложив обе руки к ее горячему железному брюху и влив в себя целую миску обжигающего гортань кипятка. Еще спасало одеяло. К этому времени оно приобрело уже вполне законченную форму в виде изрешеченного стежками прямоугольника шириной метр сорок и длиной метр шестьдесят. При моем росте только макушка оставалась неприкрытой. У мужчин мерзла вся голова. Но размах одеяла позволял подгибать ноги и целиком уходить под него. В таком виде мы и пережидали метавшуюся по пустырю снежную стихию.
Стоило метели улечься, к нам заявились гости. Все пятеро. Ну и вид у них был! Они еле держались на ногах. Каким образом добрались до нас, осталось загадкой. Мы рассадили их вокруг печки, которая уже разогрелась достаточно, чтобы принять всех. Потихоньку они оттаивали. Первым ожил неунывающий Петя. Он слабо улыбнулся, когда Саша отвел его руку от открытого пламени. Потом открыл рот и медленно, по одному слову, произнес.
— Я думал… мы не дойдем, — Петя перевел дыхание и снова приложил ладонь к печке. За время пути он потерял свое облачение из прутьев и теперь сидел абсолютно голый, не считая набедренной повязки — Чуть не заблудились. Дорогу занесло. И когда кончились дома…
— Мы не знали, куда идти, — подхватил Павел. Он был еще в более плачевном положении без одежды, с синими окоченевшими руками. Веня с Сашей взяли его за плечи и принялись трясти, пока к телу не вернулась былая чувствительность.
— Как вы там живете? — спрашивали мы. — У вас же дом весь дырявый.
— Мы обложили его снегом, — отвечал Петя. Получилось как снежный шалаш. Снегу-то навалом. Лепи, чего хочешь. Жаль, больно холодный.
— Ну надо же! — очухался Михаил. — А мы не догадались из снега…
— Это же они к нам пришли, — вступила отогревшаяся Кира. — Тогда мы думали, что нам конец. А они нас вытащили, завернули в одеяло и повели к вам.
— Да, да, — хрипло подхватил Михаил. — Уж не знаю, как мы будем рассчитываться с вами со всеми за наше спасение.
— Погодите, — усмехнулся Саша. — Для начала переживите все предстоящие морозы, а потом думайте об оплате.
— Мы тоже не знаем, как будем расплачиваться, — Павла этот вопрос взволновал не меньше. — Ни денег, ни работы. Эх, достать бы хоть полкопейки!
— Да замолчите! — прикрикиваю я. — Нашли чем голову забивать! Лучше подумайте, как будете добираться отсюда.
— Теперь-то уж доберемся, — удовлетворенно отзывается Петр. Он уже отодвинулся от огня и смотрится лучше всех.
«Этот точно доберется куда угодно», — думаю я. Но больше всего меня беспокоит Соня. Она еще не отошла от «прогулки», сидит скуксившись на земле между кроватью и печкой, уставившись на пламя. Веня берет миску и выходит. Он зачерпывает с дороги горсть снега, и мы растапливаем его, а потом доводим до кипения и даем Соне отпить. Она пьет, захлебываясь. Потом я передаю миску другим. Гости с жадностью глотают кипящий снег.