Ваня молчал, слушал кузнечиков, теребил в руках пушистый колосок тимофеевки. Думал о том, что когда гром гремит и молнии сверкают, становится страшно и весело одновременно, и хочется и под одеяло с головой залезть, и на улицу голым выскочить, чтобы плясать по мелким лужам, разбрызгивая твёрдыми пятками грязь. Фома меж тем молча попыхивал трубочкой и вдруг тихо, под нос себе, замурлыкал песню:
Ваня дослушал песню и стало ему отчего-то грустно и очень жалко эту белую и никчёмную тучку. Он украдкой взглянул на Фому. Тот, как ни в чём ни бывало, продолжал покуривать свою трубку.
Вдруг на ветках чёрёмухи что-то зашевелилось и послышался негромкий печальный вздох. Фома тут же вскочил на ноги, бросился вглубь куста, с проворством куницы вскарабкался по стволу. В кроне завязалась какая-то суматошная возня и через минуту домовой спустился вниз, неся на вытянутой руке какое-то серое шипящее существо размером с кошку. Существо изгибалось, пытаясь достать когтями руку домового. Ваня пригляделся, незнакомец и вправду напоминал обычного пушистого кота, пока вдруг не заговорил:
— Отпусти меня, домовик. Отпусти убогий, пока в клочья не подрал.
Фома встряхнул его.
— Ишь ты, в клочья подрал… Смелый какой… Отвечай, кто таков, колтун?
Существо снова зашипело, но Фома цыкнул на него и оно нехотя ответило:
— Садовый я, садовый. Отпусти, дед-бородай.
— А ругаться не будешь?
— Не буду, отпусти, злыдень, — сверкнул тот глазёнками.
— То-то. Откуда ж ты такой взялся? Чего ищешь? — спросил Фома, опуская садового на землю.
Ваня во все глаза смотрел на незнакомое, неизвестно откуда взявшееся существо.
Незнакомец, стоя на задних ногах, потёр передней лапкой загривок, за который его держал домовой.
— Известно чего ищу, — сказал он вздохнув.
— Сад. Ваш-то, я смотрю, не занят? — спросил он с надеждой в голосе.
— Сад-то, может, и не занят, да только мы не каждого сюда пустим.
— Жалко вам, что ли? — с обидой спросило существо.
— Известно, жалко. Сад нам не чужой. При нашем доме. Мы об нём свой интерес имеем. А то набегут всякие данайцы и пропадёт добро.
Фома обвёл рукой заросшее лебедой да крапивой «добро».
— А сад, сам видишь, хорош.
— Хорош, — поспешно согласился «кот». — Он мне сразу, как увидел, понравился. Светлый сад, добрый.
— Известно, сад, каких поискать. И яблони тут тебе, и ившинь, и черёмуха. Только ведь за всем следить надо. Поспевать, шустрить. А ты вон дохлый, малохольный какой-то. Куда тебе догляд вести. К чему ты нам.
Садовый сразу как-то сник, хвост его опустился на землю, уши обвисли.
— Что ж, не возьмёте, значит?.. — прошептал он чуть не плача.
— К чему?.. — сказал домовой. — Не возьмём. И разговор пустой.
— А я бы так хотел свой сад иметь… Заботился бы… Охранял… Я ведь ни абы как, я бы смотрел, лечил бы, гусениц гонял… — сказал садовый, закрывая лапой мордочку.
— Э, — распаляясь всё больше, махнул рукой домовик и заходил перед поникшим незнакомцем. — Пустой разговор. От ворот поворот. Не знали тебя и не надо.
Ваня дёрнул его за рукав.
— Фома, ты чего злой такой? Зачем ты так?
Садовый, почувствовав нежданную поддержку, обратил к Ване мордочку, с надеждой навострил уши.
— Ты, Фома, всегда рад другого куснуть.
— Вот ещё!.. Тоже мне, злодея-Навуходоносора нашёл.
— Правда, правда, — заверил его Ваня. — Чего ты сейчас взъелся? Не видишь, он чуть не плачет, а ты гнать его.
Фома скрестил руки на груди и отвернулся.
— Невелика птица.
— Тебе ж сад нужен? — спросил Ваня, обратясь к незнакомцу. Тот с надеждой закивал в ответ. — Фома, тебе жалко, что ли? Пусть живёт здесь. Что тут такого?
— Что, что… Напоганит тут, запустит всё, что делать будем?
— Да почему же он напоганит? Ты ж ведь будешь за садом ухаживать? — спросил Ваня у садового. Тот снова закивал головой.
Домовой, остывая и чувствуя, что перегнул палку, завозился на месте, ковырнул ногой землю.