Вячеслав Демченко
Дом с химерами
Пролог
За сто с хвостиком лет своего бдения бабушка Алевтина знала всё и обо всех жильцах дома, и навидалась всякого – даже в этом своём теперешнем состоянии, когда поле её зрения сузилось до пятачка тротуарной плитки перед готическим порталом подъезда. Правда, она недавно появилась тут, эта красно-чёрная фигурная тротуарная плитка. Алевтина, такая же каменная, но тогда далеко ещё не столетняя, лучше помнила асфальт с латками разной степени древности, а ещё лучше – бурый булыжник дореволюционной мостовой.
…Подкатывал по нему, по бурому булыжнику, богатый экипаж графа Рановского, чтобы выгрузить шумное семейство мануфактурщика Шатурова, в то время как сам граф, убежав от разорения и извозчика, ругался с ним из-под мышки швейцара в щель дубовой двери. Потом и сын графа – уже в асфальтовую эпоху, – ругался с шофером таксомотора из-под той же сенаторской бороды Трофима и по той же причине, что денег не было. А теперь вот и правнук, совсем уж никудышный граф, отпустив такую же, как когда-то у Трофима, бороду, торчит на его посту, на фигурной тротуарной плитке, поджидая экипаж новых хозяев в роли консьержа…
«Занятный, кстати сказать, экипаж, – поёжилась (мысленно) на карнизе эркера бабушка Алевтина и с каменных перепончатых крыльев, сложенных за её горбатой спиной, нехотя вспорхнул единственный её собеседник – жирный, старчески сонливый голубь Вася. Вроде и угадывалось в этом новом экипаже что-то памятное времён НЭПа, что-то от совнаркомовского «роллс-ройса», когда живала тут Ляля Бриль, но разве что в линиях серебристого ландо угадывалось. – Хотя и теперешняя краля, та ещё Ляля…» – с каменно-заскорузлой злобой оскалилась бабушка, сморщив лицо, и без того сплошь изрезанное морщинами-трещинами.
– Поди, заждалась, – скосила она чёрные дыры зрачков под тяжёлыми веками туда, куда косилась и видеокамера из-под её перепончатого крыла. – Ну, жди-жди… глядишь, дождёшься…
Каменная бабушка подразумевала этим своим «дождёшься» нечто абстрактное. Но совсем недалеко от неё, в какой-то сотне метров, ожидал появления серебристого «бентли» совершенно конкретный, хоть и немолодой стрелок в цивильном, известный сотоварищам как Михалыч.
– Уж за полночь, а Генриха всё нет… – проворчал Михалыч, потушил в облупленную доску подоконника окурок затрапезной «Примы» и от нечего делать принялся расставлять на доске медными солдатиками запасные патроны калибра 7.62. Получилась пятёрка обычных винтовочных, образца 43-го года и во главе – красноносый Б-32, соответственно, образца 32-го, бронебойно-зажигательный патрон.
…В то же время в апартаментах на третьем этаже, то есть сокрытый от каменных глаз крылатой бабушки Алевтины, мастер-печник начал извлекать из ниши в каминной трубе деревянную шкатулку. А ещё ниже, во тьме второго подвального яруса, колоритная троица любителей сомнительных подземных приключений готовилась к тому, чтобы «вскрыть» с помощью аммонала узкий вертикальный лаз, из которого, они надеялись, ведёт лаз горизонтальный, называемый на их забавном диггерском жаргоне «ракоход».
Михалыч вновь прильнул к окуляру оптики, но в градуированном перекрестье прицела мишени по-прежнему не было. Потому как в это время мишень, то есть Генрих Иоаннович Варге, шагов за сто до собственного подъезда – собственного во всех смыслах, – негромко, как всегда, бросил водителю:
– Останови-ка тут.
Но водитель и без того уже перекинул ногу на педаль тормоза раньше, чем расслышал, чего от него хотят. Привык. Привыкла и охрана, даже не дёрнулась…
Мишень
Генрих Иоаннович в «лихие», как сейчас принято говорить, 90-е был ещё Георгием Ивановичем, но уже губернатором. Демидовским.
Все тогда перенимали стиль бывшего свердловского первого, ставшего вдруг первым всероссийским. Стиль, узнаваемый заботой партийного отца о беспартийных, а чаще и беспортошных чадах. Это когда по дороге из закрытого распределителя остановится вдруг радетель народный у витрины заурядного гастронома и грозно так сведёт брови, глядя на синюшный труп курицы. И с глухонемым недоумением спросит:
– А что это у вас… такое? Сосиски где, палтус, зельц?
Народ, который такие фамилии только на медных табличках кабинетов и читывал, радостно за спиной отца и заступника оживится, а продавщице заурядного гастронома – хоть сквозь пол провались. Уж кто-кто, а она-то знает, что из распределителя только эта вот «синяя птица» и долетает призраком чужого счастья. А то, что в когтях она донесёт, уже под прилавком – и давно расписано: завскладу, директору мебельного, нужному человечку в ЖЭУ…