— Сколько же мы отмахали? — лениво поинтересовался журналист, который всю дорогу молчал.
— Двести километров, — с гордостью ответил водитель. — Это мы еще быстро. Сами видите, какие дороги.
— Как мы так умудрились, когда до Кузоватово по карте всего сто пять километров?
Водитель, сочтя вопрос корреспондента риторическим, скромно промолчал. Столичный гость вздохнул и задумчиво пробормотал:
— М-да! Велика и непредсказуема Ульяновская область.
Не успела машина остановиться у крыльца Правления колхоза, как навстречу с распростертыми объятиями выскочили председатель с парторгом. Журналист поморщился.
— Уже созвонились, — недовольно буркнул он и нехотя вылез из машины.
Ему сильно тряхнули кисть, похлопали по плечу, после чего поинтересовались:
— Как столица?
— Живет!
Мужики расхохотались остроумному ответу, затем председатель с трепетом в сердце предложил:
— Пообедаем?
Возникла неопределенная пауза, во время которой с главы деревни сошло семь потов. «Сейчас откажется и поминай, как звали». Но московский гость неожиданно кивнул:
— Можно.
Председатель с парторгом облегченно выдохнули и повели высокого гостя в колхозную столовую. Там уже были накрыты столы с самоварами и вокруг них нетерпеливо топтались колхозники. Сразу ударил в нос запах нафталина и тройного одеколона.
Журналист едва заметно усмехнулся и дал себя посадить в центр стола. Председатель примостился рядом. Все расселись, и слова взял парторг Семен Петрович Куроедов.
— Товарищи, — произнес он, налив из самовара водки. — Наш колхоз удостоен высокой чести. К нам из Москвы приехал известный московский журналист. Он хочет увидеть наши достижения в области семейных подрядов.
— Хочет — увидит! — пробасил кто-то из колхозников.
И это прозвучало как угроза. Затем все ринулись наполнять стаканы содержимым самоваров.
Московский гость снова усмехнулся и деловито опустошил подсунутую ему посудину. Председатель повеселел. «Дело в ажуре!» — подумал он и вскочил с места толкнуть речь.
Дальше пошло как по маслу. Журналист пил стакан за стаканом, не отставая от колхозников, и все более соловел. Каждый раз, когда он вспоминал об арендных подрядах, ему вкладывали в руку граненый инструмент, и вопрос временно терял актуальность. После первого, второго и шашлыка из баранины банкет начал принимать космические масштабы. В столовую стали заходить и колхозницы. При виде одной грудастой доярки глаза нализавшегося гостья вспыхнули. Это не ушло от внимания Петра Алексеевича, председателя колхоза. К этому времени ему шепнули, что снова звонит Фролыч. Председатель подозвал доярку, посадил ее на свое место рядом с журналистом и побежал в Правление.
— Ну, что, Алексеич, как наш гость? — спросил Фролыч встревоженным голосом.
— Отлично! Дозревает! — заплетающимся языком ответил председатель.
— Поля смотрел?
— Еще нет! Сидим в столовой, гуляем! — хихикнул Петр Алексеевич. — Сегодня уже вряд ли пойдем на поле.
— А завтра?
— А завтра будем похмеляться.
— Молодец! — с чувством произнесло высокое начальство. — Я в долгу не останусь. Продолжай в том же духе!
Председатель и предположить не мог, какие гнусные мысли мелькнули в эту минуту у начальника Управления. «А хорошо бы, если бы у журналиста оказалось слабое сердце. А что, бывает! Умер от перепоя. Или вот бы они после банкета пошли купаться на пруд, и гость бы во время плавания подавился коровьей лепешкой».
Но все это мечты. А на практике столичный корреспондент находился в самом отсталом районе области, можно сказать, в самом центре гнойника. «Хмель пройдет, а гной останется, — созрел в голове афоризм. — А хорошо если бы он завтра утром не проснулся…»
Однако Петр Алексеевич не разделял опасений областного начальства. Когда он возвратился в столовою, то увидел, что все на мази. Доярка с хохотом отбивается от загребущих рук столичного корреспондента, а гульба шурует уже стихийно.
Петр Алексеевич вклинился между дояркой и журналистом, и разлил еще по стаканам.