А глаза ее безотрывно глядели в глаза новенькой. Ольга восхищенно следила за невероятными эволюциями раскрасневшейся беленькой девочки и скорее всего думала о том, что это, наверное, своеобразное предложение дружить, и всем видом своим показала, что весьма этому рада. Но вдруг Мариночка прекратила свой фантастический аттракцион, замерла, упершись обеими ногами в землю, и швырнула прыгалки под ноги Николаевой.
— На!
Николаева по простоте хотела нагнуться и поднять прыгалку, но какой-то внутренний протест помешал ей сделать это. Она распрямилась и поглядела на Дюймовочку. А кондратенковские подружки принялись восхищенно восклицать:
— Вот класс! Ну, дивно!.. Оторви и брось!.. Обалденно!.. Фирма!..
— Дай как следует, — сказала Оля Мариночке.
— А я как? — спросила Мариночка. — Девочки, это какая-то больная девочка. Она наклониться не может.
— Я могу, — сказала Оля мрачно. — Я только терпеть не могу, когда надо мной издеваются.
— Да кто над тобой издевается, девочка? Правда, девочки?
Все Мариночкины девочки закивали. А тут и ребята подошли, Марягин, Николаев, Рябоконь и другие.
— Вот гляди, Маряга, — сказала Дюймовочка. — Прыгалка лежит, можешь поднять?
— Могу, а что?
— А вот она не может. — И Мариночка кивком головы указала на Олю.
— Ну да? — Марягин уставился на Николаеву. — Почему не можешь?
— А почему ты можешь? — спросила ему в тон Оля.
— Я первый спросил, — сказал Марягин, отталкивая вышедшего вперед Николаева.
— Не скажу.
— Почему.
— У тебя язык вот такой, — она показала ладошку.
— Только пришла, а уже знаешь, у кого какой? — Марягин обиделся и начал себя раззадоривать, чтобы разозлиться по-настоящему. — Ну что? Ну что ты лезешь?.. Что выступаешь?.. Сейчас по шее как звездану, чтобы была вежливей.
Он подскочил к ней, размахивая руками, как мельница.
— Вот, гляди, гляди… Вот… — Но договорить Марягин не успел, потому что Николаева молниеносно повернулась к нему, что-то мелькнуло в воздухе, и он уже оказался лежащим на земле, а ее нога в новенькой туфельке прижимала его грудь.
Впечатление, которое произвело на всю группу продленного дня это событие, было грандиозным. И мальчики, и девочки, и активные, и пассивные застыли на полдвижении, словно в игре в «штандер», глядя на поверженного Марягина. Все, кроме Мариночки. Она вдруг очень четко поняла, что в классе появилось существо незаурядное, опасное для ее абсолютной власти над всеми девочками и даже над мальчиками из лучших. Она остренькими зубками покусывала себе губу и напряженно думала, как теперь быть…
А Марягин поднялся на ноги и как разъяренный барс кинулся на Ольгу. Но Николаев выскочил вперед, и Марягин ткнулся в его грудь.
— А ты чего? — заорал Марягин.
— А ты чего? — еще громче заорал Николаев.
Они схватились, повалились наземь и покатились по траве.
— А ну, — раздался властный Мариночкин голос. — Кончайте, кому сказала.
И, представьте себе, мальчишки встали и, набычившись, поглядели на Мариночку.
— А ты не командуй, — сказал Николаев. — Точно, Марягин?
— Точно, Николаев, — согласился Марягин. — А то раскомандовалась!
— А мы как раз и хотели сказать тебе, девочка, что если ты хочешь с нами дружить, то должна пройти испытание… — весело сказала Мариночка Оле.
Девочки снова напряглись, не понимая, к чему теперь клонит Дюймовочка, и снова согласно закивали, когда она сказала:
— Правда, девочки?
— Какое испытание? — шепотом спросила Федулина. Но на нее все зашикали.
— Какое испытание? — словно эхо, откликнулась Оля.
— Сейчас скажу. — И Мариночка оглянулась на своих. — Сказать, девочки?
Все девочки глядели на Мариночку так, словно боялись, что она вдруг передумает и утаит, что хотела сказать.
— Ну? — спросила Оля смятенно. Она чувствовала, что начинает втягиваться во что-то ей неприятное, но ведь Кира Викторовна велела…
— Так вот, девочка…
— У меня имя есть, — перебила ее Оля.
— Нет, — улыбнулась Дюймовочка. — Нет у тебя для нас имени… Пока… А вот выдержишь испытание, тогда твое имя появится, поняла, девочка?
— Ну? — Какого труда стоило Оле сейчас сдержаться и не наговорить этой наглой, избалованной собственным успехом, противной, очаровательной девчушке всяких грубостей, а то и стукнуть хоть раз по ее наглому румяному личику… Оля до боли закусила губу и, кажется, малость уняла свой гнев.
— Слушай, девочка, ты привидений боишься? — Мариночка приблизила свои глаза почти вплотную к Олиным. — Боишься? Если боишься, так прямо и скажи.
Оля пожала плечами напряженно и несколько нервно.
— Не знаю…
— А вот я знаю, что боишься, — сказала Мариночка. — Правда, девочки?
Девочки не ответили ей ни словом, ни жестом, они стояли с потемневшими от страха глазами, и больше всего им хотелось сейчас зажмуриться.
— Есть один дом, — заговорила Мариночка голосом, каким рассказывают страшные сказки. — Он забором обнесен. Там никто не живет, только привидения. Я тебя провожу, перелезем через забор, войдешь в дом и посидишь там всего один час. Мы заметим время, а ты будешь следить по своим часам. У тебя есть часы?
— Есть.
— Славненько, — сказала Дюймовочка. — Идем сейчас, а то ведь к семнадцати часам нам к бегемоту.
— А где этот дом? — спросила Николаева.
— Я тебе покажу.
Оля собралась и взяла себя в руки.
— А что мне там делать?
— Ничего. Посидишь с привидениями часик и, если жива останешься, выйдешь.
— Ой, — не выдержала опять Федулина. — А что они могут с ней сделать, привидения?
— Чего захотят, то и сделают.
— А умереть там человек может? — спросила Графова.
— Человек везде умереть может! — ответила Кондратенко. — Вот у мамы в сауне пришла одна женщина, между прочим, — она, очевидно, подражала материнским интонациям, — между прочим — доктор наук или там профессор кислых щей. Только она зашла, значит, в горячее отделение, и раз — и ваших нет…
— Каких ваших? — спросила Федулина.
— Помалкивай, Федула! — приказала, не обернувшись, Мариночка.
— Пошли, — сказала Оля. — Я готова.
— И мы пойдем, — загалдели девчонки.
— Нет, оставайтесь тут все, чтобы никто не заметил, а то такой шум подымется, — твердо сказала Мариночка, и они вдвоем с Олей Николаевой вышли со школьного двора.
— Дать тебе конфетку «Вечерний звон»? — сказала Мариночка, шаря в кармашке фартука.
Оля покачала головой.
— Ну, не хочешь, не надо. — Мариночка засунула себе конфету в рот. — Только тебе надо глаза завязать. Как будто у тебя глаза болят, а я тебя к доктору веду.
— Зачем?
— Чтобы ты дорогу не запомнила. Это секретное место.
— Нет, я не дамся, — сказала Оля.
— Тогда глаза закрой, зажмурься крепко-крепко…
— Ну?
— А я тебя за руку возьму, как слепую, и пойдем, ладно? Подглядывать не будешь?